Константин Фрес - Старая эльфийская сказка

Грудью, пробитой стрелой, я навалился а каменную кладку и опустил в святую воду руку, глядя, как моя кровь растворяется в чистых струях.

Я думал об отце, навеки запертом в теле зверя. Я думал о матери, ярость которой выжгла, иссушила ее жизнь и молодость. Я думал о Гурке, которая оказалась связана со мной заклятьем, и о Короле, который обезумел и готов убивать...

— Прими меня в жертву, — прохрипел я, шевеля в ледяной воде пальцами. — Я хочу свободы... всем — свободы... слышишь? Ты меня слышишь?

— Нет, мой Терновник, — шептала Гурка, — нет!

— Глупенькая, — произнес я непослушными губами. — Ты будешь свободна... свободна от меня и от нашего проклятья... Лишь закроются мои глаза, как ты обретешь плоть и кровь и будешь жить.

— Мне не нужна свобода такой ценой! — нежно ответила Гурка. — Я хочу с тобою быть. Всегда.

Глаза мои закрывались, и я слышал, как отчаянно колотится сердце — не мое, Гуркино. Она желала обнять меня, желала неистово, даже больше, чем жить.

— Свободы всем, — упрямо повторил я. Мне казалось, ладони Гурки касаются моего лица, моих дрожащих век, и это было хорошо, очень хорошо.

— Угадал, — глухо пропел колодец. — Ты — угадал.

Мрак закрыл мои глаза.

* * *

— Проснись, Ночной Терновник! Проснись!

В высоком небе над головой светило солнце, еще холодное, но уже нестерпимо яркое.

Я приоткрыл глаза — и тут же зажмурился, ослепленный.

— Милый мой, любимый, — шептала надо мной Гурка, и ее горяче слезы капали мне на лицо, а пальцы приглаживали мои волосы. — Проснись! Все кончилось. Ты победил, Ночной Терновник. Отныне мы свободны!

Дышалось мне легко, и я, не веря, коснулся груди рукой. Королевской стрелы не было, и сердце под ладонью билось спокойно и тихо.

— Что... что случилось? — хриплым ото сна голосом произнес я, и Гурка над моей головой рассмеялась, ее волосы щекотали мне лицо — и я тоже начал смеяться, поняв, что страх и боль навсегда покинули мою душу.

— Давным-давно, — таинственным голосом ответила она, — злые духи заперли в этом колодце Великих Эльфов, наложив на них проклятье. Они могли исполнять все желания, кроме своего — освободиться. За них это кто-то другой должен был сделать. Ты произнес это слово. Ты желал изо всех сил освободиться и пожелал свободы всем — и им тоже. Ты разрушил злое проклятье. Они свободны.

— А отец? Мать? — я блаженно улыбался. Голова моя покоилась на коленях у Гурки, и, казалось, не было места удобнее и прекраснее. Мне было так уютно и хорошо, что и глаз не хотелось открывать. Ветерок гладил мои веки, зализывал шрамы, и все заботы уходили, растворялись в прошлом.

— Отец твой, — все так же таинственно ответила Гурка, — вернул свой образ. Он ушел; куда — я не знаю. Мать твоя долго плакала. Она была очень измучена, но жажда убийства покинула ее сердце. Отец твой забрал ее с собой. Он обещал о ней заботиться то недолгое время, что ей осталось.

— А Король?

— Он вспомнил о своей Королеве. Он раскаялся в своей жестокости. Он был одержим. Поэтому боги будут снисходительны к нему.

— А мы с тобой? — прошептал я, улыбаясь. Гурка весело рассмеялась, обняв мягкими ладонями мое лицо.

— А мы с тобой, — ответила она, — теперь свободны и вольны делать все, что угодно. Хочешь,будем вечно гулять по лесу? Хочешь, вернемся в город? Любимый мой Терновник, нет больше ничего, что нас разделяло бы! Ничего! Когда ты принес свою жертву, я тоже пожелала... ведь тогда мы были единым целым, и твоя кровь была и моей кровью.

— И чего же ты пожелала? — спросил я, ловя ее светлый локон пальцами и целуя его. От него пахло совсем по-весеннему, цветами и талой водой.

— Я пожелала последовать за тобой, — легко ответила Гурка, — куда бы ты не направился. Я не хотела покидать тебя, не хотела оставаться одна. Теперь впереди у нас вечность и счастье, мой любимый Ночной Терновник. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил я, все так же улыбаясь.

Вечность, счастье, любовь и свобода.

КОНЕЦ