Константин Фрес - Старая эльфийская сказка

— Госпожа — подруга Ночного Терновника, — встрял торговец, услужливо подав Гурке выторгованный ее слезами лук. Эльф с удивлением и интересом оглядел ее.

— Того самого Ночного Терновника?— переспросил он. Торговец с жаром закивал. — Так ты ему покупаешь этот лук?

Гурка лишь кивнула, склонив низко голову.

— Ты так любишь его? — спросил Король. — Лук и в самом деле очень хорош. Выбрать такую прекрасную вещь может лишь тот, кто хочет вместе с подарком отдать и часть сердца своего.

— Я люблю его ровно как и себя, — тихо ответила Гурка.

— Так сильно?

— Еще больше! Я люблю его, как любит цветок своего верного друга-мотылька, я люблю его, как любит утренний луч водную чистую гладь, которая отразит его и родит радугу.

— А как зовут тебя, милое дитя? — продолжал допытываться незнакомец. Это раздосадовало Гурку; она никак не рассчитывала на случайное знакомство, и настойчивость незнакомого мужчины ее раздражала.

Меж тем незнакомец вел себя так, как тот, кто привык ко всеобщему послушанию и вниманию. Он не оставлял своей цели разузнать имя Гурки, которое, было ясно, ему интересно не столько из-за красоты ее, сколько из-за любопытства и многих сплетен и слухов, которые гуляли по городу. Ведь о Ночном Терновнике знали много, а о той, ради которой он вел такую суровую жизнь, ничего.

Это немного обидело Гурку и уязвило ее самолюбие.

Незнакомец был хорош собою, и отчего бы ему было не увлечься ею? У Эльфов это часто случается. Чувства вспыхивают в их сердцах мгновенно и внезапно, заставляя писать стихи и петь сонеты своим возлюбленным.

Однако, это был не тот случай.

В веселых глазах незнакомца Гурка не увидела и следа от того восхищения, которое обычно замечала в глазах молоденьких юношей.

И она решила немного отомстить ему. Комариный укус, детская обида!

— Я не скажу тебе своего имени, господин, — дерзко ответила она, снова вызывая у него улыбку. — У моего Ночного Терновника прекрасные синие глаза, как ночное бархатное небо. А если он начнет ревновать, они потемнеют, и их цвет станет не такой красивый. Нет, не будем знакомиться и вызывать его ревность!

Тут торговец вовсе струхнул и чуть ли не сел на пол, чтобы его не так видно было из-под прилавка, если господин начнет метать громы и молнии.

Однако, против ожиданий, Эльф не рассердился.

Когда Гурка, забрав свою покупку, ушла, гордо задрав остренький подбородок, он расхохотался так, что у входа деревья вздрогнули.

Торговец, ободренный его смехом, вылез из-под прилавка, и позволил себе хихикнуть пару раз, поддерживая развеселившегося Эльфа.

— Она не знает вашу милость, — сказал торговец, провожая взглядом Гурку. Король (а это был именно он) согласно кивнул и усмехнулся снова.

Давно так смело не дерзили ему!

И давно так метко и коварно не кусали...

Что Король?

О Короле можно было сказать только хорошее.

Это был славный воин, смелый и сильный, добрый и справедливый монарх и верный супруг. У него была его прекрасная королева и Вольный Город, а так же весь нескончаемый лес от этого края и дальше, до владений Ночных Эльфов.

Этого было достаточно, чтобы жить в довольстве и думать, что имеешь все, ну, или почти все, что только возможно.

Однако, все же кое-чего у Короля не было.

Юности не было у Короля, тонкой и нежной, горячей юности.

Сколько ему было лет? Достаточно для того, чтобы пыл молодости был вытеснен из его груди неподвижностью мудрости и всепонимания.

Он любил, но его любовь была как спокойное течение реки в тени леса.

И потому Гуркина речь, полная нежности и пыла, произвела на него впечатление.

Не ее красота — что красота! Видел он Эльфиек и прекраснее Гурки, — и не ее наряды. Короля не удивить украшениями.

Но ее весенняя, нежная, чистая и простая, как проснувшийся ландыш, юность привлекла его, и ему вдруг нестерпимо захотелось отпить глоток из этой весенней хмельной чаши.

Вот ведь горе-то какое!

Возможно, окажись Гурка более тщеславной или более легкомысленной, то вся история закончилась бы, так и не успев начаться. Если бы Король сорвал бы с ее губ этот запретный поцелуй, возможно, эта победа удовлетворила бы его, и он отступил бы.

Но Гурка оказалась вовсе не так наивна, как полагал король, и в сердце ее порхало меньше бабочек-однодневок, из тех, что рождаются каждое утро, и умирают вечером, уснув, унося с собою память о своих маленьких грехах.

Почуяв опасность, даже не угрозу ее жизни, нет, а всего лишь дуновение ветра, потревожившего гладь спокойной воды, она перестала ходить близ чертогов Правящих. Напрасно Король поджидал ее у приветливо распахнутых дверей лавочек, торгующих такими завлекательными для юных девушек товарами. Она не появлялась.

И в тенистых садах Эльфийских Холмов ее тоже не было. Она как сквозь землю провалилась.

Признаться, Король был обескуражен этим странным обстоятельством.

Много ли девиц, хоть из Эльфов, хоть из людей, сумеет вот так запросто отвергнуть внимание Короля? Гурка не знала, что он Король? Что же, наверняка ей сказали потом, кто с нею разговаривал в лавке.

Но она не поспешила появиться перед ним снова!

День ото дня напрасно он гулял по тенистым рощам, где так любил бывать когда-то. И день ото дня он все больше и больше ощущал себя дураком, разодетым в пух и прах, когда не находил той, которую старался отыскать взглядом.

Вся эта ситуация не могла остаться незамеченной для Королевы.

И она, признаться, страдала больше всех.

Каждый новый день она начинала с того, что просила у Солнца и Неба красоты для своего нежного лица. Ветер разглаживал ее волосы, и прохладная вода освежала ее тонкие веки. Королева расчесывала свои шелковистые волосы частым гребнем, и окропляла их тремя каплями драгоценных духов.

Затем она надевала серебряные драгоценности, тонкие, как лунный свет, и шелковое платье, нежное, как лепестки роз.

И уж потом шла к своему супругу, пожелать ему доброго утра.

Но каждое утро оказывалось, что Король уже встал, и даже ушел из своих покоев. Конюхи разводили руками, отвечая Королеве, что Король уже уехал в своей раззолоченной карете, и в этой карете не нашлось места для нее.

Это угнетало Королеву настолько, что она даже подурнела, и красота ее увяла.

Но Королю до того дела не было. Он изо дня в день просыпался чуть свет, и спешил на поиски своей возлюбленной.

Он объездил весь Эльфийский Холм, затем начал спускаться ниже, заглядывая в дома и сады людей.

И, наконец, нашел ее.

Гурка, одетая мальчиком (возможно, поэтому никто не узнавал ее, и потому не докладывал Королю), стреляла по мишеням в Охотничьем Саду.

Мастерски натягивая тетиву, она спускала ее с выдохом, и та летела словно с дыханием полуэльфа, и вонзалась с чпоканьем прямо в середину мишени, в самое яблочко.