Константин Фрес - Старая эльфийская сказка

— Так сколько? — продолжал Эльф. — Четырнадцать? Пятнадцать? Ты выглядишь почти зрелой девушкой, а вот твои глаза тебя старше на десятилетия. Или на пару столетий? На пятьсот лет?

От изумления у меня глаза на лоб полезли, когда она кивнула и низко опустила голову. Гурка — девчонка из поселка, вечно оборванная и тощенькая — бессмертная Эльфийка?! Гурке пятосот лет?!

— Почему же ты не ушла от них раньше, Дитя Цветов? — мягче спросил Эльф, увидев, какую боль он причинил Гурке своим вопросом.

— Я... — ответила она, поднимая на него глаза, полные слез. — Я боялась. Пятьсот лет назад в этой части леса полукровок не лечили. Их превращали в рабов, в бессловесных животных, и заставляли выполнять самую тяжелую работу. А тех, кто осмеливался бежать... Их убивали, их убивали сразу, разрывали на части! Я не осмелилась; меня били, меня много били, и передавали от хозяина к хозяину. Те умирали; переезжая с ними из поселка в поселок, я уж позабыла, где родилась. Последний хозяин привез меня сюда, и в поселке все думали, что я его дочь от Эльфийки. Он был добр ко мне, и люди верили, что он хочет вылечить меня...

— То, что ты боишься людей, понятно, — ответил Эльф. — Но отчего ты боишься нас?

— Пятьсот лет назад, — ответила Гурка, и губы её дрожали, — я видела, как Эльфы и Люди убивали детей друг от друга, полукровок. Никто не был свят.

— Никто, — ответил Эльф и склонил голову. — Но ты теперь не человек и не Эльф. Страх пожирает тебя.

Когда совсем стемнело, Эльфы начали собираться в путь.

— Мы проводили бы вас, — сказал Эльф, — но нам нужно идти дальше, патрулировать наши территории, чтобы скверна не распространялась дальше.

— Какая скверна? — удивился я. Эльф усмехнулся, указав на мое израненное лицо.

— Эта, — ответил он. — Люди. Разве не благодаря им ты изуродован?

— Да, но что они могут? В них нет ничего волшебного, и один-два человечишка, прошедшие лесными тропами...

— ... могут изменить все судьбы мира! — перебил мою наивную речь Эльф. — Жестокость заразна. Помнишь, что сказала твоя подруга? Эльфы тоже убивали полукровок, когда ярость застила им разум. Люди — это создания со светлыми лицами и хрустальными глазами. Глядя на них, легко начинаешь верить в то, чти они добры и чисты, но это далеко не так. Сердца их темны, полны зла и зависти, а огонь их душ жжет так, что Эльфы легко вспыхивают в нем ненавистью.

— Что же заставляет Эльфов и людей снова и снова встречаться и страдать? — спросил я.

— Любовь, — ответил Эльф с таким чувством, что я невольно покраснел, и мурашки побежали у меня по спине. — Эльфы легко влюбляются в людей, в их жажду жизни, в их силу.

— Разве люди сильны?

— Люди очень сильны! Век их недолог, но даже за свои несчастные семьдесят-сто лет, отпущенные им, они умудряются стать великими и перекроить мир.

Совсем стемнело, и на небе взошла луна.

— Видишь те две звезды? Над лесом? — сказал Эльф. — Иди прямо на них, не сворачивая, и через пять ночей ты выйдешь прямо к Свободном Городу. Вехами в твоем путешествии станут старый покинутый рудник, до него ты должен будешь добраться уже к утру, и Священный Источник. Его обойди стороной. Это место опасное. Оно читает в душах всех живых существ, и иногда самые сокровенные, потаенные желания исполняются, и это худо, потому что тогда с ними в мир приходят странные чудеса. Удачи тебе, Ночной Терновник.

И Элфы ушли, оставив нас одних у тлеющего костра. Гурка, пригревшись под подаренной Эльфами курткой, клевала носом. Дитя Цветов, на ночь она сворачивала свои лепестки. Я же, напротив, чувствовал необыкновенный прилив сил, и указанные мне звезды начали разгораться все сильнее, маня за собой.

— И нам пора, Гурка, — сказал я, глядя, как искры от нашего костра улетают в черное небо и там гаснут. — Забирайся-ка мне на спину!

И снова я бежал через лес, легко, словно олень, перепрыгивая через поваленные деревья, пробираясь тропами, которые, должно быть, протоптали в траве толстопятые барсуки и чернолапые лисы. Светляки, гроздями облепившие ветки деревьев в самой непролазной глуши, казались мне опустившимися на землю ночными светилами.

К утру силы мои начали иссякать. Лес поредел и звезды, ведущие меня, словно утомившись вместе со мной, бледнели и чуть заметно мерцали, готовясь насовсем исчезнуть с утреннего серого неба.

Каждый шаг теперь давался мне с трудом, и я ощутил в полной мере, как натружены мои ноги, и как тяжела, оказывается, Гурка. Ее голова покоилась на моем плече. Гурка сладко посапывала, еще и не думая просыпаться.

— Эй, — тихонько позвал я, — проснись. Мы пришли.

Прямо перед нами, под двумя мерцающими звездами, стояла гора. Ее склоны поросли старыми деревьями с побелевшей от времени корой. На валунах у черного, как самый глубокий сухой колодец, входа там и сям щедро были наляпаны светло-зеленые лепешки лишайников и дорожка, ведущая ко входу в заброшенный рудник, была посыпана колючим серым песком.

Глава 9

Ни за что не полезли бы мы в заброшенную старую шахту, в эту черную дыру, пропахшую гнилой мертвой водой, если б не пошел дождь. Костер наш погас и я проснулся оттого, что мокрая куртка неприятно облепила мои плечи. Мы вынуждены были искать убежища в темноте.

Спешно перенесли мы туда дрова, пока они не намокли окончательно, и остатки нехитрой снеди, которой поделились с нами Эльфы.

В шахте оказалось на удивление сухо. Наш вновь разожженный костер осветил сухие стены, ровный песчаный пол и темный тоннель, уходящий дальше, вглубь шахты. Костер быстро нагрел маленькое пространство и мы, довольные, уселись к нему поближе, протягивая к пламени озябшие руки, чтобы просушиться и согреться как следует. Странно, но тогда мне показалось, что ветер, не на шутку разыгравшийся снаружи, как будто бы боится даже заглянуть к нам.

Быстро согревшись и насытившись тем нехитрым угощением, что дали нам Эльфы, я уснул, сидя у костра, а Гурка осталась коротать время и следить, чтобы пламя не погасло.

Проснулся я от испуганных всхлипываний Гурки.

Это был нудный звук, как капание воды о камень.

— Снова ты ревешь, — недовольно пробормотал я, и уселся торчком, потому что плач сменился вдруг зловредным мерзким хихиканьем.

У костра, скрючившись в три погибели, сидело нечто, странное существо, лишь отдалено похожее на человека.

— Ты кто? — резко и громко спросил я, но странный человек не ответил мне. Протягивая к костру замерзшие костлявые руки с ногтями такой длины, что пальцы казались вдвое длиннее пальцев любого человека, от удовольствия суча грязными ногами, странное существо напевало себе под нос песенку, иногда переходя на истерический жуткий хохот.

На существе вместо одежды было намотано неимоверное количество тряпок, рваных, протертых до состояния ячеистых сеток. В этих серых, лишенных приличного вида тканях запутались какие-то сухие травы, репьи скатали в комья подол этого жуткого одеяния. Длинные нечесаные волосы свисали до самой земли и казалось, что в них запуталось половина леса. Были там и листья, и мелкие сучки, и перья птиц.