Юлия Пушкарева - Осиновая корона [СИ]

Шун-Ди задумчиво ощупал лицо и шагнул чуть в сторону, чтобы оказаться в тени. И точно — может, в бездну её, эту бородку?… Он торопливо избавился от посторонних мыслей.

— Мой отчёт прошёл не очень удачно. Совсем неудачно, честно говоря. Светлейший Совет считает, что я провалил посольство.

— А сам ты как считаешь?

Шун-Ди и ждал этого вопроса, и боялся его. Он снова вознёс беззвучную молитву к Прародителю, потому что пока сам не знал, как вернее ответить. Наверное, Прародитель сегодня уже устал от его докучливых просьб — так же, как Лис на западном материке устал от его общества.

О нет, только не это. Нет ни малейшего смысла обижаться на Лиса: что бы он ни сказал и ни сделал, он останется его другом. Лучшим другом. Даже, вероятно, единственным. Шун-Ди на секунду представил, как знакомые купцы или продавцы из его лавок отреагировали бы на это заявление — «Мой лучший друг — лис-оборотень с запада»… Он нервно усмехнулся.

— Я считаю, что их можно понять. Я не заключил союз ни с кентаврами, ни с твоими сородичами… Ни, тем более, с Эсалтарре. Я привёз много ценных товаров и подарков, редкие травы для лекарств и масел, карты и записи — но для государства всё это едва ли имеет цену.

Лис текучим движением оперся локтем о куст — и коротко зашипел: острые ветки укололи его из-под листвы. После смены облика он часто подолгу не мог смириться с тем, что кожа становится голой и беззащитной, лишившись золотисто-рыжего меха.

— И ты всё ещё защищаешь своё государство от обвинений в скудоумии, Шун-Ди-Го? В таком случае мне тебя жаль. Может, весь ваш шум с Восстанием был поднят напрасно, и клеймо у тебя на лбу всё-таки что-то значит?

Вот это было куда больнее. Темнота вокруг сгустилась, нацелившись на Шун-Ди тысячей клинков. Он задохнулся и не сразу смог ответить:

— Неужели мой грех — в том, что я бывший раб, Лис?

— О нет. Только в том, что ты мыслишь, как раб, — Лис надломил оскорбившую его ветку, и Шун-Ди спросил себя: не задался ли Двуликий целью разобраться с его садом, как он уже, по-видимому, разобрался с птичником Ниль-Шайха? — Хозяин хлещет тебя за якобы плохо выполненный приказ, а ты безропотно сносишь порку. Вот что ты делаешь, о Шун-Ди — Продавец-Чудодейственных-Мазей… И я пришёл, чтобы уточнить: ты и дальше намерен продолжать в том же духе?

— Не понимаю, о чём ты, — выдохнул Шун-Ди. Ему хотелось уйти: ночь выдалась немилосердно долгой. — Лис, я сожалею, что всё так вышло. Я пытался отстоять свою правоту.

Лис то ли опять чихнул, то ли язвительно фыркнул.

— Сдаётся мне, при этом ты взял неверную ноту — как говорят менестрели… Где Вещь, Шун-Ди-Го? Ты и её отдал Совету? — Шун-Ди убито кивнул. Лис подобрался, как перед прыжком — точно так же он выгибал спину в другом облике, перед тем как броситься на добычу. Перед тем, как вонзить зубы в чьё-нибудь беззащитное горло — или, приземлившись на все лапы с прыжка, схватить мышь, что попискивает в траве. — Исправь меня, если я ошибаюсь. Ты отдал Совету яйцо драконицы — будущее дитя одной из крылатого народа Эсалтарре? Отдал величайшее из сокровищ, которые тебе удалось добыть за год с лишним? Да к чему преуменьшения — величайшее из сокровищ Обетованного?… Не так ли, Шун-Ди — Ведомый-Чувством-Долга?

— Так, — шёпотом сказал Шун-Ди, глядя в расплавленное золото глаз Лиса. Возразить ему было нечего.

Лис угрожающе оскалился. Шун-Ди редко видел его с таким оскалом — и каждое из воспоминаний изрядно портило настроение.

— Ты отдал его идиотам. Отдал людям, которые не знают — и никогда не узнают — ему цены, — прошелестел Лис. Шун-Ди стоял перед ним, и песок дорожки словно превратился в зыбучий песок пустыни. Он снова ждал приговора — во второй раз за несколько дней. — Ты знаешь, какая участь ждёт этого детёныша, когда он вылупится? Молчишь, купец? Зато я знаю. Я наведывался в ваши королевства (и в уже-не-королевства) не один раз после того, как исчезли магические преграды меж нашими материками. И вынужден признать: рабы, тщеславие вельмож и мерзкие рисовые лепёшки — не самое худшее из того, что мне встретилось у вас, в Минши… Самое худшее — себялюбие и жестокость тех, кто вами правит. Раньше были король (Сын Солнца, кажется — или как вы, болезные, его величали?) и хозяева, теперь — Светлейший Совет и хозяева; какая разница? Для них каждый из вас — мясо. Добыча. Волы для работы. Разве ты не видишь?… И в Эсалтарре они никогда не увидят суть. Дракон для них останется не личностью, не мудрым и неповторимым созданием, которым является на самом деле, — а занятной зверушкой, громадной ящерицей… В лучшем случае. В худшем же — оружием, как те ножи и стрелы. Они используют его для Великой войны, Шун-Ди-Го. Используют, чтобы запугать противников. Они сделают дракона безмозглой, жестокой, вечно голодной игрушкой — таким же, как они сами.

Шун-Ди казалось, что с каждым словом Лис запускает когти ему в грудь.

— Минши сейчас не участвует в Великой войне, — севшим голосом сказал он. — Совет добился перемирия со всеми королевствами.

— И удерживает это перемирие, и не плетёт тайных интриг? Ты действительно веришь в то, что эти павлины тебе сказали? — Лис цокнул языком и расслабился — наверное, справившись с собой. Либо уверившись в том, что «досточтимый аптекарь» — скорее дурак, чем подлец. — Зря, Шун-Ди-Го. Великая война тянется у вас почти двадцать лет — и вряд ли скоро закончится. Все хотят отгрызть кусок пожирнее, потому ваша часть мира и ходит по краю. Любой менестрель скажет тебе то же самое… Не верь павлинам.

Павлинам. Костяшкой пальца Шун-Ди коснулся пера, выжженного на лбу. Неужели Лис прав?

Ночь на исходе — близится Час Соловья… Он должен узнать.

— Если тебе известно о планах Совета что-то, чего не знаю я, пожалуйста, Лис, расскажи мне. Прошу тебя. Я клянусь, что тебя не выдам. И клянусь: я ни мгновения не радовался тому, что пришлось оставить яйцо у них. Ты помнишь, как я был счастлив, когда драконы поделились с нами таким бесценным даром, когда Рантаиваль Серебряный Рёв решилась отдать одного из будущих детей нам на воспитание, в знак дружбы с людьми… — Шун-Ди перевёл дыхание. Воспоминания о том великом дне были болезненно-яркими; он был уверен, что у других членов группы — тоже. В ушах у него всё ещё гремели оглушающие, прекрасные голоса драконов. — Я плакал в тот день, Лис. Рыдал над этим яйцом, как ребёнок. Ты знаешь, что я не лгу.

Лис золотистой тенью скользнул к Шун-Ди, оказавшись теперь совсем рядом. Шун-Ди почувствовал, как сердце зашлось в предательски частом перестуке.

— Известно ли мне нечто особенное? Это было бы известно и тебе, о Шун-Ди Верно-Служащий-и-Не-Утруждающий-Себя-Мыслью — если бы ты приложил чуть больше усилий, а не бросился без всяких объяснений выполнять приказ господина, — палец Лиса упёрся в клеймо на лбу, и от укола острого ногтя Шун-Ди тихо зашипел сквозь стиснутые зубы. Но отодвинуться не посмел: это наказание. Заслуженное наказание от того, кто мудрее и могущественнее, от того, кто дорог ему… Из глубин памяти всплыла мутная, как в морском тумане, картинка — или, скорее, неясное ощущение: он сам — мальчишка лет шести, совершивший какую-то мелкую шалость (Шун-Ди не запомнил, какую именно) — разложен на циновке, рядом — мать, в слезах обнимающая ноги хозяина; и старый раб, надсмотрщик над прислугой, равномерно поднимающий и опускающий розги на его голую спину… Боль тогда жгла — как теперь жёг ноготь (коготь?) Лиса, впившийся в беззащитное клеймо. — У Светлейшего Совета были особенные планы на твоё путешествие. Я заподозрил это ещё на западе, а здесь удостоверился. Великая война продолжается, досточтимый аптекарь — и Минши размышляет о новой расстановке сил. Если не веришь мне, спроси у своего приятеля Ниль-Шайха… Почти два солнечных круга назад Совет откликнулся на просьбы кое-каких людей из Ти'арга. Переговоры проходили здесь, на острове Рюй. Все условия серьёзно обсуждались, и Совет долго колебался, но в итоге союз был заключён. Твои господа пообещали свои корабли, а также несколько тысяч воинов с копьями, мечами и саблями.