Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

— Я оставлю Домик в твоём распоряжении, — пообещал он, скрывая торжество; где-то под ложечкой уже сладко томило предвкушение далёкой дороги — Альен так долго просидел на одном месте… — и всё объясню. Все амулеты, лекарства…

— Лучше не все, — сквозь зевок проворчал Бадвагур; Альен повернулся в его сторону — агх уже сел и теперь тёр глаза огромными кулаками. — Оставь и себе что-нибудь, волшебник — путь в горы сейчас небезопасный.

Некогда оживлённый торговый тракт, ведущий в Старые горы, пересекал Волчью Пустошь, точно косой шрам — таким же он был прямым, тихим и блёклым. Огибать на Пустоши было особенно нечего, кроме редких ферм, деревенек и пары умирающих замков; что же до тишины, то она царила здесь уже пару людских поколений — с тех пор, как замерла торговля Ти'арга с агхами. Только ближе к предгорьям всё больше попадалось сторожевых башен, которые росли здесь, как грибы после дождей, для защиты от ощетинившегося Альсунга. Призрак его жестокости вечно веял холодом из-за горных перевалов, угрожая спокойствию Академии, уединённых замков и благоустроенных, нежившихся в довольстве маленьких городков. Половина из этих башен, впрочем, была разрушена в последнюю войну, и теперь они стояли нелепыми каменными грудами, наводя тоску на любого путника.

Альен и Бадвагур шли пешком: раздобыть лошадей не удалось, потому что показываться в Овражке было слишком рискованно. Кроме того, у Бадвагура, как у всех агхов, с лошадьми были сложные отношения, далёкие от взаимной симпатии. Тем не менее, ночью Соуш привёл им мохноногого рабочего коня — старую, облезлую клячу, которую они определили под поклажу и с рассветом следующего дня, покончив с короткими сборами, двинулись в путь.

Сначала Альену было не по себе — покинув привычное окружение Домика и леса, он ощущал себя почти голым. Широкий тракт тянулся на север, то и дело ныряя на холмы, которые становились всё выше по мере приближения к угрюмым громадам гор, увенчанных снеговыми шапками — совсем небольшими в это время года, но упрямо не желающими таять. Время от времени моросили мелкие дожди, а по утрам серые очертания гор терялись в тумане. Потом он расступался, и Альен уже различал их морщины — выступы и тропы, скальные ступеньки, тёмные, узкие провалы меж каменных тел… Растительность становилась всё беднее, а последнее обработанное поле встретилось на четвёртый день дороги. Трава стала жухнуть с удвоенной скоростью, словно отравленная незримым ядовитым дыханием, а кричащие стаи птиц, казалось, выводили на небе чернилами: «Скоро осень».

Впрочем, когда они достаточно отошли от Овражка, Альен вздохнул свободнее. Здесь никто уже не знал его в лицо. Редкие встречные фермеры, везущие ранние овощи и сыр из козьего молока в окрестные замки, и группки торговцев, тоже ехавших с нехитрым скарбом на юг, с подозрением поглядывали на человека и гнома, бредущих бок о бок, но дело взглядами и ограничивалось. Народ в северном Ти'арге был не то чтобы нелюбопытным, но достаточно терпимым: живя по соседству с Альсунгом и во внешне незаметной, но всегда ощутимой близости с вольнодумной Академией, он всякого навидался и наслышался. Агхи же, как объяснил Бадвагур, иногда всё-таки попадались в этих местах, хотя с годами — реже и реже. Выкованное ими оружие и добытые в горах камни по-прежнему дразнили людскую алчность, заставляя ти'аргцев жертвовать зерном из своих амбаров, а ещё мёдом и льном. Однако среди агхов визиты «вниз», к людям, всё чаще расценивались как нечто презренное, а хлеб и мёд заменялись мясом и шерстью горных животных.

На ночь они иногда останавливались на постоялых дворах или фермах (Бадвагур платил крошечными, как капли крови, рубинами из толстого кошелька), а когда их не оказывалось рядом — спали под открытым небом, благо ночи ещё были не слишком холодными. Дни тянулись медленно и скучно; Альен любил осень, но сейчас его грызла печаль, тревога и даже нечто похожее на муки совести — за Нитлота и положение в Овражке. Единственным, что отвлекало его от мрачных мыслей, были редкие беседы с Бадвагуром (вообще-то очень молчаливым) да странные слухи, которыми полнился каждый услышанный разговор.

Слухи попадались разные — правдоподобные в большей или меньшей степени, но одинаково зловещие. Рассказывали о падежах скота и болезнях земли, о новых, незнакомых паразитах в деревьях и порченой воде в колодцах. О том, что умер король Альсунга, а значит — быть скоро новой войне, а значит — в Ти'арге снова подскочат налоги и другие, менее официальные поборы. О том, что от Дорелии и далёкого Феорна, её марионетки, нечего ждать помощи, и что паломники из Минши, принёсшие на материк культ Прародителя, всё стекаются к Белому Камню и кричат жуткие речи о конце света; о кровожадных тенях и призраках, и беспокойных духах из лесов, гор и воды, что крадут детей и нашёптывают нечистые мысли. А главное — что учёные из Академии, несмотря на весь их хвалёный разум, забыли о них, простых людях, и не спасут ото всех этих бедствий. Проще ждать помощи от Отражений из закрытой Долины в Дорелии — так заявляла одна громкоголосая статная фермерша, чей сын ушёл туда постигать магию. Альен смотрел на неё с интересом, пытаясь угадать черты его лица и природу дара — но, конечно, мог лишь строить догадки.

Суть всех слухов сводилась к одному — гармония Обетованного разрушена, всё идёт не так. С одной стороны, Альен не был готов относиться к ним совсем уж серьёзно, ибо когда и где жили люди, не говорившие такого?… С другой — это слишком уж отливало его собственной жизнью и следами его тёмной магии, которые пульсировали вокруг, подобно невидимой липкой паутине, где уютно было ему одному…

Однажды, в один из первых вечеров их странного похода, Бадвагур и Альен сидели возле костра, захваченные врасплох подступающей темнотой. Искры летели в небо, отливая то зелёным, то пронзительно-жёлтым: чтобы огонь разгорелся быстрее, Альен применил магию. Теперь он сидел спиной к обочине тракта, вытянув гудящие от усталости ноги поближе к пламени и смазывая травяным бальзамом наработанные ходьбой мозоли. Дряхлый конь пасся неподалёку, без особого рвения пережёвывая редкую жухлую траву. Глядя на него, Альен усомнился в том, что он потянет путь через горы — вполне возможно, придётся его отпустить…

Словно отвечая на его ленивые, неповоротливые мысли, Бадвагур завозился по другую сторону костра — поворошил хворост. Потом запустил руку в вещевой мешок; Альен ожидал увидеть лепёшку или кусок сыра, который они совместными усилиями выторговали днём у сварливой фермерши — настолько несговорчивой, что у некроманта уже возник порыв применить к ней чары внушения. Однако вместо этого Бадвагур извлёк кожаный свёрток и с обычным своим безмятежным видом принялся раскладывать что-то на земле. Заинтересованно наблюдая за ним, Альен смотрел на необычные, тонкой работы металлические инструменты — разных размеров резцы, широкие лопаточки, какие-то свёрла… Все они содержались в безукоризненном порядке и, отполированные, блестели у огня не менее ярко, чем прекрасные агховы доспехи.