Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

Обговорив меню на вечер и следующие дни и окинув беглым хозяйским взором припасы, Синна направилась в укромный коридор на первом этаже, где находились комнаты служанок. Путь от кухни туда был неблизок, но ей всегда нравилось бродить по замку, а в сегодняшнем приподнятом настроении иногда хотелось и вовсе припустить бегом, вновь ощутив себя чумазой девчонкой. Замок, которому шёл пятый век, разумеется, ветшал: ступеньки лестниц крошились, стены обрастали мхом, а по слабо освещённым коридорам в любую пору года гуляли сквозняки. Синна прекрасно помнила, что в подвалах и в прачечной властно обосновалась плесень, а на чердаках скапливается столько пыльного хлама, что уборки кажутся бесполезными, и создаётся смутный страх: не само ли древнее нутро Заэру его порождает?… Однако даже она, проведя в теле этого каменного чудища два десятка одиноких и привольных лет, не была уверена, что обследовала все его закоулки.

Горничные встретили Синну с той же искренней (по крайней мере, как ей казалось) приветливостью, что и слуги на кухне. Самые нерасторопные всё ещё нежились в постелях, некоторые возились у зеркал с гребнями и лентами, но их негласная предводительница — домоправительница Тайнет, полукровка с чуть раскосыми шайальдскими глазами — уже восседала за ткацким станком. Синна знала, что её первый муж был главным конюшим и погиб на охоте много лет назад; недавно Тайнет вышла замуж снова и теперь ожидала позднее дитя. Медлительные движения её полных рук завораживали и казались иногда даже слишком величественными.

— Нужно подготовить гостевую спальню для господина Линтьеля, — обратилась к ней Синна, ответив кивком на поклон. — А ещё покои отца и комнаты его слуг. Всё протопить, убрать пыль… Как всегда. Ты знаешь, что делать.

— Будет исполнено, миледи, — гортанно отозвалась мастерица. — Сейчас отправлю девочек. Господина Линтьеля разместить там же, где всегда, в западной башне?

Не успела Синна ответить, как в разговор вмешалась одна из самых молодых служанок — хорошенькая и пухлощёкая; кажется, ей ещё и шестнадцати не исполнилось.

— Ах, господин Линтьель приезжает! — радостно взвизгнула она, всплеснув руками. — Я так люблю слушать, как он играет и поёт!.. Помните, миледи, ту чудную балладу о лесном королевстве — он тогда так и не закончил её…

— И сейчас вряд ли закончит, он будет сильно занят, — урезонила её Синна, стараясь скрыть недовольство; её кольнула ревность, но голос звучал по-прежнему благосклонно. Нельзя показывать истинные чувства перед теми, кому предстоит приказывать. Она леди и не может позволить себе быть ребячливой или слабой. Синна вздохнула поглубже и решилась закончить мысль — по крайней мере, намекнуть им всем, чтобы не расслаблялись: — Отец присылает его, чтобы подготовить замок к обороне и укрепить нашу охрану…

— На случай беспорядков, миледи? — нахмурилась Тайнет. — Разве ожидаются новые бунты?

Беспорядки среди крестьян, недавно прокатившиеся по Дорелии, миновали Заэру: во-первых, крестьяне лорда жили отнюдь не плохо, благо хозяином он был рачительным, хоть и наезжал из Энтора не так уж часто, а во-вторых (и Синна признавалась себе, что эта причина более весома) — они просто не решились бы поднять головы. До Синны доходили глухие слухи о том, что творилось тогда во владениях других лордов, и она частенько задумывалась о том, что станет делать, если сама — молодая, ухоженная и сытая — столкнётся со злобной голодной толпой… Эта жуткая картина вызывала больше интереса, чем страха: по крайней мере, это позволило бы испытать себя в очень разных смыслах и развеяло бы скуку, которая почти постоянно терзала её в родовом гнезде. Возможно, поэтому даже новости от Линтьеля она восприняла с затаённым радостным возбуждением.

— Нет, не бунты, — она покачала головой, и какая-то из девушек шутливо подхватила один из разметавшихся локонов; «И морковь не такая рыжая», — шутил, бывало, отец, обнимая её… Синна лишь сейчас ясно поняла, как сильно успела соскучиться. — Думаю, вряд ли нам стоит бояться их.

— Но лето было засушливое, могут быть и неурожаи, и тогда… — озаботился кто-то.

— Нет, речь не об этом… Вы слышали о смерти короля Хордаго? Так вот, Альсунг стягивает войска к границам Ти'арга и вообще ведёт приготовления к войне, — Синна помолчала, чтобы дать им осмыслить это. — Мы должны знать, что это возможно. Это может затронуть и Дорелию. Когда-нибудь, в будущем…

Послышались охи и ахи.

— Да помилуют нас боги, — прошептала хорошенькая служанка, прижав пальцы ко лбу. — Миледи, ведь это неправда… Альсунгу ни за что не одолеть Ти'арг…

Синна не сразу ответила. Она не разделяла этой наивной уверенности, но в то же время не собиралась демонстрировать, что понимает в политике больше, чем положено понимать женщине.

— Не нужно лишней паники… и лишней болтовни, — многозначительно добавила она, и служанки с понимающим видом закивали. Синна знала, что через полчаса будет оповещена вся округа, — но именно этого она и добивалась. Нечего строить ненужные тайны, каждая семья должна быть готова защищать свой дом. — Просто знайте, что скоро приедет батюшка. Всё должно быть в лучшем виде.

Так и прошло её утро, в привычных заботах: забежала в конюшню и кузницу, проверила винный погреб, растолкала пьяного камердинера лорда… К обеду весь замок точно очнулся от спячки и гудел, как растревоженный улей. Синна лично проследила, чтобы до блеска отчистили столовое серебро и круглый фамильный щит, а также подняли знамёна на башнях — с родовым гербом, что всегда немного пугал её: меч, напополам рассекающий дерево. Отец часто смотрел на него с затаённой печалью — быть может, этот вышитый золотой нитью меч напоминал ему о давней боли, отсутствующем наследнике. Дагал Заэру был последним мужчиной в их древнем роду, и одни боги знали, а дочь догадывалась, чего ему стоит жить с этим грузом…

Впрочем, в тот день работа горела в руках у Синны, и тоскливые мысли не отвлекали её. Ей вообще нравилось делать что-то полезное, а ещё больше — организовывать труд других; привыкнув ко всеобщему вниманию и заботе, она платила теплом за тепло. Для отца она была сердцем Обетованного, для слуг, крестьян, знакомых и соседей — местным солнцем и центром притяжения. Синна рано научилась быть с каждым такой, какой хотела казаться, но не видела в этом ничего зазорного, никакой лжи: она играла — как на флейте или лире Линтьеля — легко и изящно, вовлекая в игру окружающих. Странствующие поэты и менестрели, рыцари, присягнувшие на верность её отцу, и его соратники при дворе, познакомившись с ней, потом смотрели с умилённым обожанием и повторяли — в стихах или прозе, — что не встречали раньше такого возвышенного создания. Один из рыцарей даже избрал её своей дамой и на всех турнирах, включая энторские, повязывал на предплечье ленты в цвет её платьев. Сталкиваясь же с ней, он только томно вздыхал да солидно называл её иногда «исключительной личностью».