Юлия Пушкарева - Тени и зеркала [СИ]

О её леди-матери, умершей родами рыжеволосой красавице, рассказывали, что она владела волшебным даром, который так и увял — без обучения у Отражений, не успев расцвести. Отец никогда не подтверждал, но и не отрицал эти слухи — со слишком большой и сокровенной болью связывались для него любые разговоры о покойной жене. В самой же Синне не было ни капли магии, и это было, пожалуй, единственным, о чём она всерьёз жалела и чего бы страстно желала, если бы разрешила себе такое желание.

Но она не разрешала. Что толку мечтать о невозможном — ведь это лишь нарушает душевный покой и затуманивает зрение.

— Да, миледи, — неохотно признал Линтьель. Неподалёку от них ветер закружил в золотом вихре сухие листья — пока их совсем немного, но скоро настанет время листопадов, и вся округа покроется шуршащим ковром — и менестрель рассеянно проводил их взглядом. — Было несколько смертей, которые мы не можем объяснить… И несколько других… явлений.

— Например? — уточнила Синна — внешне небрежно, с внутренней непреклонностью. И Линтьель снова повиновался, изрядно потешив этим её самолюбие.

— Фантомы… Иллюзии, сотворённые миншийскими магами, обращались против них в битвах. Отражения всё хуже видят в своих зеркалах то, что должны видеть. Повсюду бродят сплетни то о призраках, то о чудовищах… — он вздохнул. — Само собой, большая их часть — просто вздорные выдумки. Но одна долька у апельсина наверняка не сгнила, как говорят у нас в Кезорре… То есть во всём есть доля правды, миледи.

— Я поняла… Это всё?

— Нет. Магия вообще… даёт сбои, — длинные пальцы изобразили в воздухе какой-то сложный узор. — Простите, но я, наверное, не смогу объяснить. Ей будто что-то мешает — а мой дар не так силён, чтобы я мог в этом разобраться.

Линтьель редко так откровенно говорил об этом. О да, личный музыкант её отца был ещё и его личным волшебником — лорд Заэру умел подбирать окружение… Перед тем, как поселиться в Энторе, Линтьель около двух лет провёл в Долине Отражений.

И Синна сама не знала, что больше заставляет её настроение взлетать вверх вместе с ударами сердца — его музыка или его колдовство.

— Вы скромничаете, — сказала она, решив, что сейчас подходящее время польстить. — Уверена, что Вы со всем справитесь…

— А я не уверен, миледи… А вести из Альсунга не радуют и в этом отношении: возможно, что одна из женщин при дворе нового короля — опытная колдунья. Это совсем нам не на руку.

— Колдунья? — переспросила Синна, даже остановившись на миг от удивления. — Но ведь в Альсунге не терпят магию… Отец говорил мне, что северяне убивают детей, владеющих даром.

Это звучало так ужасно, что она произносила слова, не видя за ними смысла, просто как общеизвестную истину. Так было проще. Примерно так лорд Заэру рассказывал о смертях друзей, или казнях, или об усмирениях бунтов.

— Верно, но только мальчиков. Девочки обычно становятся знахарками или ведьмами… Конечно, речь не о девочках знатной крови, — Линтьель помолчал, отчего-то смутившись. — В любом случае это только догадки…

Выразительный голос менестреля зазвучал уклончиво, и Синна решила подобраться с другой стороны.

— А по поводу странных смертей — даже Когти не смогли разобраться?…

— Пока нет, — по нервному лицу Линтьеля пробежала волна — будто от неприятного воспоминания, вдруг пришедшего на ум. — Среди Когтей всё меньше единства, миледи. Вынужден сказать, что они разваливаются. Так мало людей, готовых служить короне, и так много тех, кто просто хочет лёгкой наживы…

— Появился кто-нибудь новый? — догадалась Синна. — Кто-то, кому Вы не доверяете?

— Некто Ривэн, бывший вор, — нехотя откликнулся Линтьель и даже чуть сжал ей локоть; Синна спрятала радостное изумление — для него это обычно было недопустимой вольностью. — Ваш отец, доброе сердце, спас его от виселицы… Но на этот раз, по-моему, ошибся. Уж простите, миледи, но проницательность, бывает, подводит его… Вы увидите этого малого послезавтра, он уже в личной охране милорда. Далеко пойдёт, если нигде не оступится.

Синна слушала, всё больше заинтересовываясь. Она никогда не видела менестреля таким желчным.

— Звучит так, словно он Вас лично чем-то оскорбил, — заметила она, улыбаясь так очаровательно, как только могла. Немного смешавшись, Линтьель отпустил её руку — его якобы привлекло несколько булыжников, которые выпали и образовали большую яму здесь, с южной стороны стены. Легко, как дикая кошка, кезоррианец вскарабкался на земляное возвышение и рукой дотянулся до повреждённого места.

— Ничем, миледи. Вы просто ещё не знакомы с ним — он такой варвар и проныра, что может оскорбить самим своим присутствием… — он умолк и напрягся, на несколько секунд зажмурившись; Синна, заворожённая, смотрела, как длиннопалая пятерня распластывается по камню, точно сплавляясь с ним, как из-под неё по стене расползается дрожь…

Быстро шепча что-то, Линтьель приник к кладке лбом; даже отсюда видно было, как на висках у него вздулись от напряжения жилы. И уже через несколько мгновений булыжники, тяжело приподнявшись, вползли на положенное им место — медленно, как огромные серые улитки. Раздался негромкий скрежет, посыпалась каменная крошка; участок стены окутало желтоватое мерцание, и она зажила собственной жизнью — камни поворачивались, прижимались друг к другу, кладка словно укреплялась изнутри. С довольным вздохом Линтьель спустился и оглядел результаты своего труда. Синна не находила слов.

— Это потрясающе, — сказала она наконец, борясь с ребяческим порывом прыгать и хлопать в ладоши. — Просто потрясающе.

Он слегка поклонился и посмотрел на неё так, как смотрел всего пару раз за всё время их знакомства — Синна многое бы отдала (половину своих драгоценностей — уж точно), лишь бы знать, что такие взгляды Линтьеля достаются ей одной. Она судорожно поправила узел накидки на шее — вдруг показалось, что он мешает дышать…

— Думаю, нам пора возвращаться, миледи, — спокойно (оскорбительно спокойно) произнёс Линтьель, вновь предлагая ей руку, а другой показывая на посеревшее небо. — Скоро будет дождь — а может, и гроза. Я пережду её внутри, а потом займусь Вашим замком основательно.

— Но только с одним условием, — Синна игриво смахнула несуществующую пылинку с его плеча. — После этого Вы споёте мне.

— Обязательно, леди Синна. Вы могли бы и не просить.

С того мгновения, как Делира затянула свою песнь скорби, увидев отравленное, мёртвое яйцо на месте будущего дитя, что-то в жизни Тааль стало неотвратимо разрушаться. Её смутная тревога переросла в уверенность: всё вокруг не так, как должно, — начиная от деревьев и земли и заканчивая её душой, которая болела за боль матери так, как если бы кентавры истыкали её стрелами. В их гнезде поселилась беда — незаметная извне, совсем призрачная и оттого только более зловещая. Даже старые знакомые облетали их теперь стороной, а на общих полётах молодняка или кормёжке от Тааль сторонились, как от заразной. Их семью жалели, жалели искренне, но сидящий в самой крови страх перед «Проклятием с неба» оставался сильнее.