Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

Она была в изумрудно-зелёном платье, как и хотела, и дорогой, слишком дорогой для их доходов шёлк обтекал её юное, красивое тело, а ноги стискивали изящные башмачки из мягкой кожи. Госпожа эи Тейно всё утро трудилась над её волосами, укладывая их в замысловатую причёску с обилием лент и искусственного жемчуга; подружки из семей побогаче приносили ей кто шпилек, кто флакончик духов (самых дешёвых, но и это было неслыханной роскошью в их квартале); господин аи Тейно курил трубку и оглядывал её с довольным и гордым видом, отдавая последние распоряжения. Он даже нанял коляску, чтобы дочь не шла до храма Льер пешком. У кумушек-соседок только и толков было, что о богатстве семьи Тейно.

Сама же Риэти сидела, стояла или разговаривала как восковая кукла; ей не хотелось ничего, кроме как смотреть в одну точку. Вчера перед сном она даже помолилась Льер, чего давно уже не делала. «Владычица, — просила она, вспоминая, как дробится солнце в струях Сини, — приведи ко мне Меидира. Я знаю — ты можешь всё. Пусть случится чудо, пусть он вернётся завтра и заберёт меня. Я пойду куда угодно, даже к Отражениям, только пусть он придёт».

Но Льер не услышала Риэти. Не пришёл никто, и ей в любом случае предстояло стать женой сегодня — только вот чьей? Или часовщика Лерто, или Теига — смешного, по-собачьи преданного увальня Теига, который смотрит на неё с этим отвратительным вожделением. Конечно, выбор она уже сделала, и надеяться на чудо не имело смысла. Это последний день, принадлежащий лично ей. По дороге до коляски под руку с отцом и в самой коляске рядом с плачущей матерью Риэти почему-то разбирал нервный смех.

Коляску потряхивало на каждой рытвине и каждой кочке, а лошадёнка была довольно-таки куцей и неприглядной, но люди шарахались в стороны, как от настоящей кареты. Это доставило Риэти удовольствие, и она ненадолго отвлеклась — вдруг издали её действительно можно принять за аристократку. Однако, увидев молочно-белые стены храма, она вспомнила, что в школе при нём учился Мей. Школа находилась с другой стороны, и нужно было пройти через задний двор, чтобы попасть туда; Риэти поняла, что очень хочет это сделать, но уже ждали гости — и сам господин Лерто, щёгольски одетый и прилизанный. Он что-то говорил ей, но она не слышала; вокруг улыбались хорошо и смутно знакомые лица, но они не оставались в памяти, промелькивая и исчезая. Потом появился Теиг.

Он прибежал, запыхавшись, когда Риэти и часовщик уже проходили положенные семь кругов вокруг фонтанчика, символизировавшего Синь, а дряхлая жрица с седыми космами и выступающими венами на руках речитативом читала молитвы. Он принялся проталкиваться через гостей (впрочем, нельзя сказать, чтобы это далось ему трудно, — их было не больше двух десятков) и подавать Риэти отчаянные знаки. Она не знала, чего ей хочется больше — то ли радостно рассмеяться, то ли смерить его презрительным взглядом.

— Перед богами и людьми даёшь ли ты клятву быть мужем Риэти, дочери Тейно, до мгновения своей смерти, хранить ей верность и защищать её? — проскрипела жрица.

— Да, — спокойно ответил часовщик.

«... и защищать её». Только Мей мог защитить её. Только он имел на это право. Почему, почему она поняла это так поздно?

Жрица обвязала руку господина Лерто чёрной лентой и потянула её к Риэти. Та почти неосознанно отодвинулась.

— Перед богами и людьми даёшь ли ты клятву быть женой Пелия, сына Лерто, до мгновения своей смерти, хранить ему верность и заботиться о нём?

Пелий. Она ведь до сих пор даже ни разу не слышала его имени.

— Нет, — сказала она. Жрица недоумённо вытаращила глаза — казалось, что сейчас они вылезут из орбит. Лицо жениха осталось каменным, но в уголках его губ появились гневные складки. Многие гости ещё не осознали, что произошло, и продолжали улыбаться и переговариваться. Госпожа Тейно плакала и дальше, но теперь уже слезами горечи. Господин Тейно дёрнулся, выругался вполголоса и пошёл к Риэти. Она не стала дожидаться его, сама обошла фонтанчик и спустилась с возвышения, на котором они стояли. К ней, согласно их незамысловатому плану, поспешил Теиг. Она взяла его за руку, обвела взглядом притихшую публику и провозгласила:

— Вот тот, кто предназначен мне судьбой и богами. Вот мой муж.

Теиг стал багровее свёклы и потащил её к выходу из храма, пока никто не успел отреагировать. Отец что-то кричал вслед, кто-то даже погнался за ними... Риэти не заметила, когда они перешли с шага на бег, но скоро её причёска растрепалась, подол порвался, а башмачки увязали в грязи — непонятно когда начался дождь и теперь хлестал широкими струями, поливая всё и всех вокруг, перестуком по крышам благословляя бунтовщиков.

— Свободна! — кричала Риэти в дождящее небо, прыгая и хлопая в ладоши, сдирая с себя камни и серебро; редкие прохожие смотрели на неё как на сумасшедшую. Теиг пытался её держать, но слишком боялся сделать ей больно, поэтому она легко вырывалась и снова принималась бесноваться. — Свободна! Свободна! — кричала она, и ветер уносил её крики.

— Ты сильно занят?

Мей вздохнул, услышав голос Анны. Он никак не мог привыкнуть к тому, как неслышно она входит в его комнату.

Он отложил перо и размял затёкшие пальцы. Всё снова получалось не так, как он хотел — то слишком грубо, то чересчур лицемерно и лебезяще... Это была уже по крайней мере третья попытка сесть за письмо к Атти об их с Эйтоном неожиданной встрече и неприятном разговоре. Он знал, что обязан сообщить — и понимал, что сделает ей больно. Врагу не пожелаешь стоять перед таким выбором; лучше уж ещё раз услышать голос Близнецов из глотки Ридиема.

— Нет, не занят. Что-нибудь случилось?

Анна подошла к его столу и встала рядом, скрестив руки на груди и оглядывая царящий там беспорядок. Записи Мея разного рода причудливо смешались с книгами и свитками из библиотеки лорда Нииса, перьями, картами, огрызками яблок и засохшими хлебными корками; столешницу покрывали чернильные пятна. Мей вообще-то всегда был достаточно аккуратен и сам от себя не ожидал такого кавардака. Перед Анной ему стало слегка неудобно.

— Ничего, просто зашла проведать, — её белый строгий лоб прорезала озабоченная морщинка. — Знаешь, ты плохо выглядишь.

— Разве? — Мей провёл рукой по лицу и взъерошил волосы. Он знал, что Анна права: он чувствовал себя скверно — так, будто выпил много вина или давно не спал. Но ни то, ни другое правдой не было. — Садись, — он опомнился и пододвинул Анне кресло; она качнула головой и осталась стоять.

— Тебе будто подбили оба глаза. А потом пару раз проехались по спине дубинками.

— Да уж, нелестно... — пробормотал Мей. — Просто я опять сижу с письмом.