Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

Пиарт откинулся на спинку кресла, потирая зудевшие глаза, и как раз подумал, что пора и честь знать, когда прямо над ним раздался очень знакомый голос:

— Что-то Вы зачастили сюда в последние дни, профессор. Даже странно.

Пиарт сначала замер от неожиданности, а потом удивление сменилось злостью. Голос был приятным, даже слишком, но он давно научился не поддаваться его обаянию. Он заставил себя поднять голову; возле стола стоял Вораго, одетый не в мантию Академии, а в мирской костюм с изысканной небрежностью какого-нибудь городского щёголя. В тусклом свете черты его лица, в юношестве изящные и даже нежные, казались ещё более чёткими и жестковатыми, а взгляд — не менее цепким, чем прежде.

— Добрый вечер. Чем могу быть полезен?

— О, ещё и отвечаете мне. Действительно, что-то переменилось в мире.

Пиарт скрипнул зубами и принялся сосредоточенно складывать записи в папку.

— Так чем могу служить? Час поздний, я уже ухожу.

— Служить? — Пиарт не увидел, но почувствовал, что Вораго улыбнулся. — Нет, у Вас это никогда не получалось — слишком много гордыни. Сколько лет мы не разговаривали на этот раз? Два года, три?

— Вас мучает бессонница, и Вы решили об этом побеседовать? — Пиарт затянул узел на свитке так, что чуть не оторвал кусок тесьмы.

— По-моему, она мучает Вас, — Вораго кивнул на Рефина, который уже приближался к ним в своём сосредоточенном путешествии. — Вот верный знак, что человеку не спится... И даже не ботаникой Вы заняты, как я погляжу.

Пиарт спохватился: конечно же, он уже что-то заметил... Он поспешно закрыл верхнюю книгу и пододвинул всё к себе. И вдруг похолодел: а что, если Вораго связан с?... Ведь такое вполне возможно. И даже весьма вероятно. Проклятье. С этим человеком он всегда был недостаточно бдителен. Но всё изменилось. Должно было измениться — ведь столько лет прошло с тех пор, как они были друзьями. После первого, самого страшного предательства Вораго они ещё каким-то чудом помирились, но потом Пиарт получал по своим иллюзиям снова, и снова, и снова — пока наконец прилюдно не дал Вораго пощёчину. Он жаждал драки, а ещё больше — поединка, хотя драться толком никогда не умел. Однако Вораго только взглянул на него серьёзно и надменно, повернулся и вышел. А Пиарт остался стоять, как круглый дурак, задыхаясь от гнева и боли. Преподаватели не одобрили его поступка; даже один из его коллег, тоже изучавший ботанику и всегда благожелательно к нему настроенный, шепнул, проходя мимо: «Право же, Пиарт, это чересчур. Не знаю, что он Вам сделал, но ведёте Вы себя, как брошенная невеста». Пиарт сам не понял, как не убил кого-нибудь в тот день. Наверное, спасло природное отвращение к насилию.

— Это Вас не касается, — твёрдо ответил он и поднялся.

— Не спорю. Но, помнится, Вы всегда уверяли, что лучше проведёте неделю в своих теплицах или на грядках, чем два часа в библиотеке.

«Зачем? Зачем показывать, сколько он знает обо мне?... Низкий, грязный человек».

— Мне известно Ваше отношение к ботанике. Только графиками и формулами тоже не всё объяснишь, — он хотел идти, но ноги будто приросли к полу. Вораго непринуждённо облокотился о стол; сверкнуло серебряное шитьё на его рукаве. Пиарт задался вопросом о том, куда это он собрался на ночь глядя. А впрочем, какая разница.

— И всё же в числах есть поразительная гармония, что бы Вы ни говорили. Они превращают беспорядок в стройность, почти в музыку.

— В таком случае у меня нет слуха.

— Это точно. С математикой у Вас всегда было туго.

— Что Вам нужно, Вораго? — решился наконец Пиарт. — Я знаю, Вы бы не подошли ко мне просто так.

— Откуда такая уверенность? Может быть, у меня всего лишь появился порыв поговорить.

— Скорее порыв в очередной раз поиздеваться надо мной... Спокойной ночи, — Пиарт взял папку с записями под мышку, сложил книги и свиток на стоявшую тут же библиотечную тележку и зашагал к выходу.

— Стойте, Пиарт! — окликнул его Вораго. Он остановился, вздохнул и оглянулся.

— Да?

— Вы правы, у меня к Вам дело, — Вораго по-кошачьи бесшумно приблизился, запустил руку в карман и вынул оттуда свёрнутый вчетверо лист. Пиарт осторожно принял его.

— Что это?

— Думаю, это поможет Вам в том, чем Вы сейчас занимаетесь.

Пиарт ещё сильнее напрягся и развернул лист. Перед ним была карта, явно изображавшая окрестности Академии. Четыре места на ней отмечали жирные кресты.

— Ничего не понимаю. О чём Вы говорите?

— Об убийстве молодого Шегта. Незадолго до смерти он отдал это мне на хранение. Кажется, сейчас она Вам нужнее.

— Отдал Вам?... — Пиарт задохнулся от возмущения и совершенно запутался. — Значит, он посвящал Вас в... То есть Вы знали, что... И с чего Вы взяли, что я...

Вораго тихо засмеялся.

— Полагаю, скоро Вы и сами во всём разберётесь, но будьте осторожны — по-моему, Вы ввязались в кое-что опасное... А теперь, боюсь, мне пора. Одна молодая особа в Меертоне уже считает секунды.

Весть о смерти рагнара облетела страну мгновенно — как чума облетает город, как дурманящий запах хмеля наполняет улицу. От выжженных Глазами Неба пустынь на юге до непроходимых лесов на севере, от скалистых Зубов на западе до беспредельного моря на востоке Рагнарат всколыхнулся. Знатные моны, богатые стахи, ведавшие торговлей, эги, возделывавшие землю, велги, ловившие рыбу в реках и по берегам островов, — все обратили взгляды к Альдараку, одному из личных владений рагнара и его семьи. Сказать, что случилось это неожиданно, — значит ничего не сказать, и всё же разговоры об убийстве если и велись, то в исключительных случаях и шёпотом: покуситься на жизнь повелителя вселенной, каждая капля крови которого священна, — на такое может пойти разве что проклятый духами человек, обречённый возродиться в чудовище из мира мёртвых. Испокон веков рагнары умирали достойно (или, по крайней мере, так представлялись их смерти народу Рагнарата, которого становилось всё больше со сменяющими друг друга веками, по мере того как Рагнарат поглощал близлежащие земли) — на поле брани или на одре болезни, окружённые лучшими целителями и семьёй. Смерть этого рагнара во цвете лет стремились отнести ко второму варианту, но свидетелей было слишком много — свидетелей того, как властитель мира во время одной из своих пирушек упал с лестницы и сломал себе шею. Как известно, слух — самая быстрая птица на свете, и представить это событие в более приглядном виде получилось только с большой натяжкой; так или иначе, и двух суток не прошло с падения рагнара, как последний раб в державе знал все обстоятельства, и часто это случалось раньше официального объявления от глашатая.