Юлия Пушкарева - Прорицатель [СИ]

Однако ждать ей не пришлось. Из-за спины, от входа в шалаш, донеслось утробное рычание. Нери обернулась.

Перед ней стоял исполинских размеров волк: желтоватые клыки обнажились, а под промокшей шерстью бугрились мышцы.

Пиарт умер вечером.

Вораго сделал всё, что было возможно, обнаружив незаурядные познания в медицине. Он бился над раненым с молчаливым упорством; Мей помогал в каком-то полубреду, проклиная себя за то, что не владеет целительной магией. Никогда ещё он не чувствовал себя таким бесполезным, и давно такой тягостный холод не сжимал сердце.

Пиарт то приходил в сознание, то снова терял его, лежал неподвижно и только провожал их обоих непривычно мягким, благодарным взглядом — это было вдвойне больно видеть на его обычно хмуром или насмешливом лице.

Как сбивчиво объяснил математик между перевязками, он давно подозревал Ректора и потому последовал за ними. Карлиос его одного, кажется, полностью поверял в свои тайны, так что он расшифровал карту почти одновременно с Пиартом. Однако убийца успел к храму раньше; Вораго схватился с ним после выстрела, но тот вырвался, да и не до него уже было — Пиарт упал, раненный.

— Кто это был? — выдохнул Мей после очередной пробежки к ручью ниже по склону.

— Я знал его, — колдуя над Пиартом, Вораго сохранял удивительную способность ясно рассуждать. — Он появлялся в Академии несколько лет назад. Давний друг Ректора. Мы попросим его показать все бумаги, как только вернёмся. Не знаю как, но я докажу его вину. Понятия не имею, зачем Ректору было подстраивать смерть парня, но это факт.

Описание убийцы, разумеется, в точности совпадало с видением из бани. Мей промолчал. « Мы попросим». Неужели он правда верит?... Пиарт на земле что-то хрипел, и его лицо покрывалось пепельной серостью.

Вскоре его не стало.

Мей видел эту смерть. От развалин уже ползли длинные тени, когда Вораго закрывал ему глаза и бережно, точно касаясь дорогого стекла, разжимал пальцы, в последний миг сдавившие ему запястье. Мей украдкой взглянул ему в лицо — и отвернулся.

Долго стояла тишина. Мей отошёл вниз по холму и смотрел, как тонут в сумерках перелески и пустоши. Он давно не молился богам, но теперь потянуло. Он недолго знал Пиарта, а на душе было так гадко, будто умер кто-то близкий и важный.

Ректор Академии. Подстроил смерть студента, подослал к Пиарту отраву... Как низко. Что святого осталось в Обетованном, если это был Ректор?

«... если это была Анна?» — эхом донеслось из прошлого.

Когда стемнело, он вернулся. Вораго застыл на коленях возле тела (язык не поворачивался называть это Пиартом) и сам напоминал полуразвалившуюся колонну. Мей тронул его за плечо.

— Надо похоронить его, — сказал он. — Или он должен упокоиться в Академии?

Математик качнул головой.

— Вообще — должен, но не теперь. Не захотел бы он остаться в той земле, — он встал и добавил, не глядя на Мея: — Пусть лежит здесь. Зароем пепел у подножия. Тут хорошо — ветер, леса. Он это любил.

Они долго возились с помостом и ветками, но костёр сложили. Ночь стала багрово-яркой. Мей держал мешочек с трофеями Пиарта из отмеченных на карте мест; это казалось теперь смешным и ненужным. Дым поднимался к небу. Вораго приложил костяшки пальцев сначала к высокому гладкому лбу, потом к губам и к груди; отвернулся и молча ушёл куда-то за развалины. А Мей, несмотря ни на что, понимал, как чудовищно устал.

Утром Вораго стал методично собираться. Мей, проснувшись (а спал он на удивление крепко — даже стыдно стало), кинулся к своим вещам. Математик удивлённо покосился на него.

— А Вы куда?

— В Академию, конечно. С Вами.

Вораго с досадой вздохнул.

— Благодарю, я и сам прекрасно доеду. И с Ректором разберусь, — встретив недоумевающий взгляд Мея, он добавил: — Странный Вы человек, господин Онир. Вам уже нечего делать в Академии. Спасибо за помощь.

— За помощь... — повторил Мей, не зная, принимать это как сочувствие или как жестокое издевательство. Он не принёс помощь, а усугубил зло. — То есть Вы прогоняете меня?

— Я не имею права Вас прогонять, — математик сделал глоток из фляги, и струйка вина кроваво прочертила резкую линию его подбородка. Отёр локтём, шумно выдохнул. — Думал, Вы понимаете, куда идёт Ваша дорога, — он махнул рукой в сторону развалин.

Мей тоже посмотрел на них — желтоватые и тоскливые, как скелет исполинского чудища. И где-то там, среди его костей — разгадка, за которую погибли по крайней мере два хороших человека.

— Вы хотите, чтобы я остался в храме, — медленно проговорил он, начиная осознавать, что обречён.

— Я хочу, чтобы Вы отправились туда , — Вораго теперь глядел на него в упор; глаза у него были синие, до странности яркие. — А разве Вы не того же хотите?

У Мея пересохло в горле. В памяти ожило всё — и жажда познавать в Долине Отражений, и замок Ниисов, и Близнецы, и гортанный шёпот Анны, и долгие пустые скитания... Перстень с чёрным камнем налился тяжестью.

В конце концов, он уже побывал в другом мире. Почему бы не попробовать ещё раз?

— Счастливой дороги, Вораго, — сказал он наконец. — Я знаю, Вы хотели помочь нам.

— Докопайтесь до правды, если сможете, — ответил математик, коротко пожимая ему руку. — В Вашей власти разобраться, чем занимается Ректор.

— Я постараюсь, — пообещал Мей.

— Я бы жизнь сейчас отдал за то, чтобы хоть год обладать Вашим Даром.

Мей попытался улыбнуться.

— А я бы — за то, чтобы год прожить без него.

Как только всадник скрылся вдали, Мей поднялся к храму и прошёл через нечто, когда-то бывшее аркой. Вокруг толпились колонны и истуканы со стёршимися чертами. Он прошёл в остов основного здания: крыши не было, но сохранились ступени, круг колонн и пористый валун в центре. Мей присел на корточки, провёл пальцами и зажмурился, наслаждаясь. Это место дышало волшебством, пропиталось им, как губка водой. Ему казалось, что он слышит гул в пыльном воздухе и видит мерцание, улавливает голоса из прошлого, которые молятся или проклинают на умерших языках. Когда Мей открыл глаза, в камне появилось четыре небольших углубления — три, расположенные треугольником, и одно в середине. Он запустил руку в мешок.

— Пройти через огонь, — прошептал он, кладя в первую выемку горсть высохших ягод брусники. — Умереть, — листья ядовитого бересклета. — Возродиться, — веточка молодой сосны.

Оставался «ключ». Мей поправил узел с вещами, подумал о Кейле, об Атти и двух её дочках. И, сжав кулак, поднёс руку к последнему углублению. Камень подошёл идеально.

Потом храм исчез, и мимо Мея понеслись числа, троны и чужие созвездия.