Корнелия Функе - Повелитель драконов. Перо грифона [litres]

«Пожалуйста! – думала она, вешая календарь над кроватью. – Бен! Папа! Хотбродд! Мухоножка! Лола! Скажите, что вы добыли перо! Выйдите на связь! А что, если у них плохие новости? Что, если они не нашли грифонов? Или нашли, но…» Нет! Гиневер запретила себе додумывать вопрос до конца, хотя он читался в глазах каждого обитателя Мимамейдра.

Синнефо.

Хара.

Уранос.

Крошечные создания жадно пили окружающую их мерцающую жидкость. Но если яйца не вырастут, она скоро закончится.

По пути в стойло Гиневер смотрела на небо. Она поймала себя на том, что так напряженно всматривается в облака, словно взглядом можно притянуть домой самолет Хотбродда.

Но небо над Мимамейдром оставалось пустым.

Они вернутся вовремя. И перо поможет.

Оно должно помочь!

Синнефо… Хара… Уранос…

Если слишком долго смотреть на мир сквозь решетку, с душой происходят нехорошие вещи. Даже если решетка всего лишь из прутьев. Бен чувствовал, что забывает, каково это – быть свободным. Хуже того, он не верил больше, что свобода когда-нибудь вернется к нему. Грифоны оставили клетки на мрачной просеке, где тени деревьев, словно черные пальцы, охватывали все, что росло под ними. Посредине возвышалась огромная статуя грифона, вырезанная из такого ценного тропического дерева, что Хотбродд, несмотря на весь ужас их положения, не мог удержать восторженного вздоха. Чаша между орлиными когтями фигуры напомнила Бену утварь для кровавых жертвоприношений в древних храмах. Не слишком успокаивающее зрелище. Как и резные головы грифонов с горбатыми клювами, глядевшие с окрестных деревьев. Они были прикреплены высоко на стволах: золотые перья, рубиновые глаза, мерцающие перламутровые клювы. Хотбродд разглядывал их так жадно, словно его жизнь зависела от того, чтобы понять, с помощью каких инструментов «рукодельницы» создали этот впечатляющий памятник своим господам. Бен рад был видеть, что тролль к чему-то проявляет интерес. Хотбродд переносил неволю еще хуже, чем люди. И неудивительно: он с трудом мог повернуться в тесной корзине, а его вторая попытка поговорить с прутьями привела к тому, что те сначала чуть не проткнули их насквозь, а потом едва не удушили. С тех пор тролль мрачно молчал. Лишь Барнабас выглядел несломленным. Он и сейчас оглядывался по сторонам с таким интересом, словно по доброй воле оказался в клетке посреди индонезийских джунглей.

– Потрясающе! – обратился он к троллю, мрачно глядевшему на стороживших их черных макак. – Эти лори – настоящие гении. Интересно, делали они резные изображения до прихода грифонов? Я никогда не слышал, чтобы обезьяны занимались чем-то подобным, но, может быть, это совершенно особая порода. Как ты думаешь, Хотбродд?

– Да, работа приличная, – ворчливо ответил тролль. – Но если бы эту статую делал я, она хлопала бы крыльями!

Бен не сомневался, что так оно и было бы. Но Барнабас уже задумался о другом. Теперь он смотрел на жертвенную чашу.

– Странно, что оживленная торговля Краа с браконьерами до сих пор не привлекла сюда желающих отловить его самого и остальных грифонов! – пробормотал он. – С другой стороны, черепа на пляже – это, вероятно, все, что осталось от тех, кто пытался!

– Очень может быть, – откликнулся Бен.

Мысли его разбегались. Он так долго смотрел сквозь решетку, что видел мир в клеточку.

А Вита и Гиневер? Они наверняка уже думают, что их съели грифоны. Бен вытащил из кармана фотографию яиц. Скоро эта мятая, грязная бумажка станет единственным свидетельством о последних пегасах. Они не смогут сдержать данное Анемосу обещание – это уже ясно. Даже если бы им удалось бежать. У них в запасе всего четыре дня, а только перелет домой занимает два!

– Прости меня! – Барнабас обнял его за плечи. – Я проклинаю себя за то, что привел сюда тебя и остальных! Нет ничего унизительнее плена. Я до сих пор не могу забыть четыре бесконечных месяца в пещере ночного тролля. Если бы не Хотбродд, я и сейчас бы там сидел.

– Нет, он давно тебя сожрал бы, – буркнул тролль. – И задери меня енот, я просто не понимаю, как ты там с ума не сошел за эти четыре месяца!

– Господин, – раздался тоненький голосок. Мухоножку засадили в такую крошечную клетку, что он едва мог распрямиться. – Как вы там? Простите! Мы оказались очень неумелыми спасателями!

– Ерунда! Вы отчаянные храбрецы! – У Бена разрывалось сердце при виде запертого в тесноте гомункулуса. Клетка Лолы была не больше, но за нее Бен не так беспокоился. Лолу никакая клетка долго не удержит, подсказывало ему внутреннее чутье.

– Нам не повезло, хромукулус, вот и все, – вмешалась крыса, протискивая лапу сквозь решетку, чтобы сорвать росший у клетки вкусный колосок. – Задача была довольно безнадежная – это все присутствующие признают, я думаю.

Берулу прижался к Уинстону и что-то проверещал ему на ухо. Мальчику до сих пор не верилось, что он понимает язык своего маки-домового. Как же плохо будет без сказочных существ, чье присутствие расшифровывало ему щебет Берулу! С другой стороны… похоже, скоро у него не будет Берулу! Эта мысль отозвалась острой болью в его сердце.

– Берулу говорит, что маки-домовые не годятся в домашние животные. И что ему нужны ночь и лес, а в доме ему будет плохо. – Он крепко прижал к себе Берулу. – Я не дам тебя в обиду! Мы не позволим им разлучить нас!

Говоря это, Уинстон несчастным взглядом смотрел на Бена. Он знал, что дает несбыточные обещания.

– Должен же быть какой-то выход! – Бен стукнул по клетке кулаком. – Хоть какой-то!

Одна из черных макак оскалилась и ударила его через решетку дубинкой по руке. Но вожак, сидевший на голове деревянного грифона, прикрикнул на нее. В черной шерсти старого макака виднелась проседь, один глаз был слеп. Аван Петир служил грифонам уже очень много лет.

– Ты хочешь повредить имущество Краа, Каханг? – хрипло осведомился он. – Тебе понравится, если я доложу ему, что из-за тебя мы не смогли получить за него полную цену?

Провинившаяся обезьяна испуганно отпрянула, как будто получила нагоняй от самого Краа. Бен спрашивал себя, есть ли на Булу хоть одно живое существо, которое не трепещет от страха при одном звуке его имени. Мальчика все сильнее восхищала отвага Шрии, осмелившегося восстать против Краа. И не только отвага. Насколько же проще жить, как живут все, не задаваясь вопросами, не ища новых, лучших путей! Барнабас тоже мог бы многое об этом рассказать. Но без Шрии и Барнабаса Визенгрунда мир был бы куда темнее и беднее. Зато о Краа уж точно никто такого не сказал бы. Трудно было сейчас поддерживать в себе веру, что чудо непременно случится и спасет их. Но нет ничего опаснее, чем терять надежду. Когда умирает надежда, говорил ему в свое время Барнабас, борьба проиграна бесповоротно.