Дмитрий Овсянников - Осколки Сампо [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Потянулась долгая череда дней, похожих один на другой. Медленно, но верно таяла надежда Антеро узнать у местных жителей что-либо о волшебной мельнице: суровые мужчины-хяме, на время стройки оставившие свои дома и семьи, работали как в последний раз – молчаливо, сосредоточенно, не давая себе ни отдыха, ни срока, не оглядываясь на окружающий мир. Становилась понятна запасливость хяме – из старых негодных вещей здешние умельцы могли соорудить все что угодно. Особенно ценились хитрые приспособления для подъёма тяжестей, отдалённо похожие на колодезный ворот. А строительству все не было видно конца, более того – хотя бы небольшого плода, нового шага к заветной цели работа не приносила. Тому, кто знал трудолюбие и мастерство местных жителей, это казалось удивительным – ведь такое количество рабочего люда могло бы свернуть горы. Но руки, только что совершившие немалый труд, словно в насмешку над собой тут же спешили уничтожить собственное творение.

Не раз случалось Антеро и его друзьям вместе со всеми разбирать вновь возведенные срубы и частоколы, с тем, чтобы перетащить их на новое место и начать все с начала.

– Нет между старейшинами согласия, каждый по-своему хочет, – выдохнул как-то угрюмый бородач-плотник. – Ох уж эти тервасканто! [37] Словом «tervaskanto» (дословно – «смолистый пень») в Финляндии могут называть пожилого, умудрённого опытом человека. Слово имеет уважительный характер.

– Вы называете старейшин смолистыми пнями? – удивился оказавшийся рядом Тойво.

– Эт-то в знак уважения-а! – приосанился плотник, и с грустью добавил: – Скоро в лесах Хяменмаа пней станет больше, чем деревьев…

– Много тех, кто видит по-своему да с другими спорит, – промолвил другой хяме. – Только вот работников на всех не напасёшься, тянут нас во все стороны, не знаем сами, кого и слушать…

Так оно и было. Споры между многочисленными исанто, собравшимися вместе, не оставались в стенах Дома старейшин в Вахве. Наоборот, на острове вздорные слова обретали жизнь и немалую силу – оттого ли, что было кому исполнять приказания, или же оттого, что валто со своей непререкаемой волей не мог быть везде и сразу. Из-за этого укрепления Хяменлинны воздвигались медленнее, чем росла на склонах острова чахлая трава. Печально было видеть, как столько тружеников расходовали себя понапрасну, но менять что-либо упрямые старейшины не желали.

– Они ведь не плохие, наши старики, – поделился с Антеро пожилой хяме по имени Тахво, человек на редкость добрый и рассудительный. – Просто не надо им это. А власть показать ох как хочется.

А власть старейшин была настоящим испытанием как для них самих, так и для простых хяме. Работящий народ, привыкший исполнять задуманное, никогда не бунтовал и почитал старших. Тому, кто с возрастом становился исанто, порой достаточно было ничего не делать самому, а только требовать да поручать – и для многих старейшин это обернулось бедой. Ничего не делая своими руками, они быстро дряхлели, утрачивали силу и разум, способность помогать своим людям, и сохраняли только веру в свою неизменную правоту.

– Меня от этого уберегло, – поведал Тахво. – Я старейшиной так и не сделался.

До тех пор, пока каждый род хяме жил уединённо, один или два стареющих исанто не причиняли беспокойства родичам – те окружали их заботой и со временем мягко отводили от управления, с которым превосходно справлялись сами. Но начало строительства Хяменлинны разрушило привычный уклад жизни.

Крепость решили строить на собрании всего народа, вместе выбрали валто – самого молодого и домовитого из всех, на смену которому со временем пришёл его сын Эрво Яреус. Старейшины признали его власть над собственной, но спеси у них при этом не убавилось.

Собравшись вместе на острове для будущей крепости, каждый старик, до той поры единственный в роду, был неприятно удивлён – их сделалось много в одном селении. Раздоры тотчас разгорелись не только между старейшинами – не решаясь возражать валто словом на совете, с ним спорили делом на месте, превращая любое его решение в невыполнимую задачу. Так вождей в крепости сделалось больше, чем работников. На любого из строителей в Хяменлинне приказы перечивших друг другу стариков сыпались сразу со всех сторон.

– И вы не пробовали поделить работы между собой или строить по очереди? – удивился Антеро.

– Пробовали, конечно, – усмехнулся Тахво. – А толку? Ежели менять их местами – о, тут такое бы началось! Даже разумный Эрво, как главным сделался, первым делом разобрал и построил по-своему то, что оставил ему отец. А прежде было – выделил предыдущий валто каждому роду по делянке на острове, чтобы укреплять – не пошло дело. Назначил тогда нынешний тех, кто в ответе за подвоз камней, леса, съестных припасов, за валы да частоколы – сам видишь, как оно теперь. Уж если согласия нет, так нет его ни в чём, каждый другого дураком да бездельником считает. Не доверяют, да все под руку друг дружке лезут, да учат как надо, и вот – опять все вперемешку. Эрво помучался год-другой, да и, похоже, рукой махнул на порядок в Хяменлинне. Лишь бы людей надсаживать, – старик сдержанно выругался.

Однажды семидневный ливень, налетевший с моря, загнал весь народ в Хяменлинне под крышу и нипочем не давал продолжать работы. Тех, кто выходил в серую пелену непогоды, дождь нещадно нахлёстывал холодными струями, вынуждая скорее бежать обратно в дом. Ворча и ругаясь на весь белый свет, хяме сгрудились вокруг очагов, изредка поглядывая на небо сквозь дыру дымохода.

От нечего делать люди поневоле начали вести беседы, правда, для Антеро неинтересные. Хяме бранили холод, дождь и ветер, неуют острова, болезни и старость, не забывали на чем свет стоит клясть викингов:

– Бездельники-руотси! Все бы им скитаться по морю, да соседей грабить, да хвастаться! А вот потрудились бы, как мы!

– А не сдюжат ведь, кишка тонка! Всему свету, выходит, врут, будто они самые сильные!

– И будто край их самый суровый! Брешут ведь, их там так не заливает!

Перевести хозяев на радостный лад не удалось ни разу – те нипочём не хотели рассказывать и слушать истории, смеяться и петь песни – разве что бросались при случае обрывками печальных рун про холод, голод и подневольную работу. Пробудившиеся и разворчавшиеся тервасканто ещё до рассвета успевали заразить пасмурным расположением духа всех остальных. Старцы подобно малым детям привередничали за столом, подчас забавлялись тем, что задирали друг друга, но охотнее – младших сородичей, которым не пристало огрызаться.

– Куда ты смотрел, Урмас? Ты зна-аешь, что частоко-ол на северном берегу покосился-а?

– Знаю, – молодой Урмас заменял на острове валто, которому приходился племянником. Он поспевал везде и на деле один отвечал за всю крепость, хотя никакой власти не имел и бесконечно слушал недовольное брюзжание старейшин. Его терпению мог бы позавидовать любой.