Эдриенн Янг - Небеса в бездне [litres]

– Так ты была их рабыней? – прошипела Майра, вставая.

Я со вздохом провела рукой по волосам. У меня совсем не осталось сил. Не осталось желания объяснять. Кроме того, едва ли их могло удовлетворить хоть какое-то объяснение. На месте Майры я чувствовала бы то же самое.

Отец смерил Инге ледяным взглядом, а затем резко выдернул одеяла из ее рук и вышел за дверь. Майра последовала за ним, хлопнув дверью, и Инге вздрогнула.

– Прости. – Ее лицо вытянулось.

Я ничего не ответила. Не сказала, что все в порядке. Потому что это было не так. Я собрала со стола свежие пучки шалфея и сняла со стены факел. Наклонившись к очагу, я зажгла его и направилась к двери. Сейчас мне просто был необходим простор неба над головой, чтобы хоть ненадолго отвлечься от круговерти событий и мелькавших перед глазами людских лиц в этой деревне.

Я вышла в темноту и ощутила присутствие множества людей за закрытыми дверями и под пологом деревьев. В каждом доме ярко пылал очаг, согревая скорбящие семьи.

Я проглотила ком в горле.

Мертвые воины Аска. Рики. Все они.

Я пошла вперед по тропинке, сбегавшей с холма, пока не добралась до погреба. Очистив дверь от снега, я приоткрыла ее и сунула факел в отверстие на стене. От запаха свежего шалфея на меня нахлынули воспоминания о том дне, когда я впервые перешагнула порог дома Фиске. Я до сих пор не могла понять чувств, спустя некоторое время завладевших моей душой. Я хотела разобраться, осознать их смысл. Хотела возненавидеть этих людей за все, что произошло в моей жизни.

Но, когда я стала вспоминать обо всем, что произошло, на меня вдруг снизошло озарение.

Я видела, что Ири был ранен во время сражения. И бросила его. А потом сама ринулась следом за ним в лес в ту злополучную ночь в Аурвангере. И тогда Рики взяли меня в плен.

Все началось с меня. Я сама сделала свой выбор.

Как Фиске сделал свой, когда спас жизнь Ири.

Дверные петли скрипнули, и я схватилась за кинжал.

В дверном проеме стоял Фиске. Он захлопнул за собой дверь, отрезав лунный свет, и теперь тесное пространство погреба освещал лишь огонек факела на стене. Я вцепилась в пучки шалфея, вдыхая его сладковатый аромат. Он посмотрел на меня, и внезапно его суровый взгляд потеплел. Я снова увидела его настоящего. Как тогда на реке. Как в Хайлли. Передо мной открылась полная тепла, ранимая часть его души. И я ощутила прикосновение этого тепла к своей душе. Все во мне озарилось ярким светом.

Слезы обожгли мои глаза, и я опустила веки, пытаясь сдержаться, но мне хотелось видеть Фиске. Чувствовать его. И, словно прочитав мои мысли, он медленно двинулся ко мне. Носки наших башмаков соприкоснулись, и он взял из моих рук пучки шалфея и повесил их на веревку под потолком.

– Что ты делаешь? – прошептала я.

Но он не ответил. Он лишь взглянул мне в глаза и обхватил ладонями мое лицо. Он запустил пальцы в мои волосы, и, откинув голову назад, я шумно вздохнула.

– Прости меня. – Я услышала его низкий, грудной голос.

– За что? – Я внимательно посмотрела на него.

Он опустил голову, наши губы соприкоснулись.

– За все.

Его пальцы запутались в моих косах, и он обрушился на меня поцелуем, заполняя меня теплом, которое отняла зима. И замерзшие, заиндевевшие уголки моей души постепенно начали оттаивать.

Его горячие ладони медленно скользили по моей шее, ключицам, а затем опустились к талии, и он крепко прижал меня к себе. Я привстала на цыпочки, стараясь слиться с ним. Стараясь пробиться сквозь плотный, темный поток мыслей в моей голове. Ярко осветить их. Он широко раскрыл ворот моей рубашки и, ощутив прикосновение его губ к своему плечу, я застонала. Потому что это было больно. Гораздо больнее, чем рана, нанесенная стрелой. Больнее, чем в тот день мысль, что я потеряла Ири. Но эта боль была совсем другой.

Внезапно его ладони застыли над ожогом, оставшимся на моей шее от ошейника. Он отодвинулся, и на его лице снова появилось прежнее суровое выражение.

Но я ухватилась за его доспехи и притянула обратно к себе. Однако на его лице одна за другой мелькали тревожные, мрачные мысли.

– Я не принадлежу тебе. – Я повторила слова, которые произнесла в ту ночь, когда он снимал швы с зажившей раны на моей руке. Но на этот раз я сделала это для того, чтобы избавить его от тяжелого чувства вины и развеять все сомнения.

А еще потому, что крохотная часть моей души по-прежнему желала, чтобы это было так.

– Принадлежишь. – Он отбросил волосы с моего лица, чтобы заглянуть мне в глаза. – Как и я принадлежу тебе.

Я больше не чувствовала слез, струившихся из глаз, не чувствовала ничего, кроме его тела. Я коснулась застежек его жилета, глядя Фиске прямо в глаза. Расстегнув их, я запустила ладони под рубашку и прижалась к его коже. Мои пальцы скользнули по ребрам юноши, и он вздрогнул, прерывисто выдыхая.

Я загнала неуверенность и сомнения в самые дальние уголки души. И похоронила там вместе с верой и традициями, которые когда-то были частью меня. Стянув рубашку с Фиске, я бросила ее на землю вместе с доспехами и провела кончиками пальцев по шрамам, испещрившим его тело хаотичными линиями. По темным кровоподтекам на боку. Очертила его тело. Он аккуратно стер большими пальцами слезы с моего лица, и я улыбнулась.

А затем он расстегнул мой жилет, и я подняла руки, чтобы он мог стянуть с меня рубашку. И когда он снова поцеловал меня, время вдруг замедлилось. Секунды растянулись на долгие часы. Я ощущала близость его тела, отринув все, что стояло между нами, и моя душа раскрылась, сплетаясь с его душой.

И я не сопротивлялась, отдавая себя ему. Потому что уже давно ему принадлежала.

Ири стиснул Инге в объятиях, глядя на меня. Слова нам были не нужны, потому что я и так знала, о чем он думает. Мы должны были в целости и сохранности доставить Руну в Аурвангер, а он вместе с отцом уходил к Аска.

Он разжал объятия, отпустив Инге, но не обнял меня. И ему не нужно было говорить, что он сожалеет. И мне тоже. Я позволила отцу обнять себя и попрощаться. Майра стояла, прислонившись к стене дома, разговаривая с Фиске. Он был гораздо крупнее, чем она, но это ее нисколько не смущало, и она бесстрашно смотрела на него снизу вверх. В этом была вся Майра. Маленькая, но свирепая. Я видела, как она расправлялась с мужчинами гораздо крупнее Фиске. Она могла бы убить его в ту ночь, когда мы шли в Фелу, так же, как и он мог убить ее.

Она опустила глаза и подошла ко мне, заткнув пальцы за пояс. Я стиснула ее правое плечо, и она сделала то же самое.

– Прости, – сказала она, коснувшись синяка на моей щеке в том месте, куда ударила меня.

Но мне не за что было ее прощать. Я понимала Майру. Я хорошо знала страх, когда все вокруг рушится, и ты вот-вот можешь потерять последнее, что тебе дорого. Мы были воинами. И она готова была сражаться за меня, как и я за нее. Ничто и никогда этого не изменит.