Оберон Ману - Падение Коцита [СИ]

Мешок на земле рядом, заплечный, завязанный. Сверху скатка из плаща. Утеплитель в непогоду, подстилка при ночлеге. Но не боевой. Не как у меня, стрелы таким не отклонишь.

Подпоясан верёвкой какой-то. На верёвке ничего не подвешено, не помешает при работе. Оружия не видно. Посох, правда, рядом к валуну прислонён. Странный какой-то, пупырчатый по всей длине. Но металлом сверху не окован. Значит, возможно, выдолблен и внутри лезвие на пружине. Знакомая конструкция, если что. Знаем, как такое применяют, и как такому противодействовать. И если лезвие выскакивает и посох в пику превращается. И если там шип отравленный, шагов на двадцать поражающий. Хорошо, что один. Многозарядных посохов встречать не доводилось.

Тело — не впечатляет. Ни мозолей на руках, ни ярости звериной в мышцах. Обувка какая-то чисто пешеходная, к бою не пригодная. С виду — почти что хлюпик. Но наблюдателя моего он как-то убил. Впрочем, многое из того, что работает на расстоянии, не сработает при близком контакте.

Так. А чем мы его уважить сможем? Звёздочки метательные. И с режущими краями. И с шипами зазубренными, чтобы из тела не выпадали, двигаться мешали. В отдельном футляре — шарики рассыпчатые. С пылью внутри, ядовитой при вдыхании. Крупному зверю в морду, человеку под ноги. Одна опасность — за ветром следить. Пика гибкая, наконечник на шнуре прочном. Наконечник может раскладываться, превращаться в зацеп на три шипа, по деревьям или скалам лазить. Ну и, конечно же, два коротких парных клинка для ближнего боя.

Но начнём, пожалуй что, всё равно, — со слов.

Обвиняю в уничтожении наблюдателя, предлагаю сдаться. Понятно, что окажется, но и по форме отказа многое можно понять.

Нет. Ничего не говорит. Даже глаз не поднимает. То есть, точно уверен, что бою — быть. Ну что же, тогда начинаем. Отраву для дыхания применить сложно. Ветерок в мою сторону. Очень умно уселся, ничего не скажешь. Тогда начинаем с метательных звёздочек.

… Н-да… С такими широкими рукавами и плаща боевого не надо. Надо же, как! — не вставая, не сходя с места, — весь мой метательный боезапас в сторону отклонил. Хорошо двигается. Такой и шарикам с ядовитой пылью разбиться не даст, отклонит мягко, а то и обратно перенаправит. По дуге? — да запросто! Ни одного лишнего движения. Но, опять же, ни мозолей на кулаках, ни лап необъятных. Ладони обычные, не шибко даже и загрубевшие. Даже странно, что с таким и внешними данными, — и такие движения.

Гибкую пику применять? Отпадает. Причины понятны. Что же, остаются парные клинки. Ну и умение владения телом. Куда же без него.

Достаю из-за спины оружие. Ножны общие, широкие. Лезвия с обеих сторон убираются. Клинки не длинные, в меру широкие, чуть изогнутые к концу. С одной стороны заточка, с вогнутой зазубрины, зацепы. Пальцы полоска металла защищает, с шипами. Такой гардой и без лезвия можно череп проломить. Со стороны зазубрин полоска крюком загибается, выходит вроде как ловушка для вражеского клинка. Да и конец полоски острый, клином, колющий. От мизинца вниз из рукояти опускается шип. Хорошее оружие.

Обнажаю клинки и иду на него неспешно. Что делать будет? Не вскакивает, руки к посоху не тянет. Даже глаз не поднимает. Битый боец. Взгляд опытному человеку многое расскажет. Уважаю противника. Но на мечты о допросе после победы не отвлекаюсь. Все мысли побоку. Бой есть бой.

Подхожу всё ближе и ближе. А он всё так же спокоен. Не шевелится. Не дышит даже, кажется. Что делать буду, — не думаю. В бою тело само обязано всё исполнять. Думать, — оно раньше следует.

Подхожу практически в упор. Если и есть на посохе кнопка тайного управления, то очень она хорошо замаскирована.

И вот, когда остаётся всего ничего, рука его вылетает вбок. Хватает посох. Качает посох к себе. Нога бьёт по нижнему концу посоха, вторая рука перехватывает верхний, утолщённый конец. У меня где-то глубоко внутри мелькает мысль, что нет в посохе ничего утяжеляющего, слишком быстро движется. Но больше ничего сделать не могу. Потому что посох описывает сложную траекторию. И пока я взметаю клинки, чтобы отразить угрозу, противник отталкивается спиной от валуна, припадает на колено и боковой частью посоха касается моей босой ступни. Легко-легко.

А дальше — всё.

В смысле — совсем всё. То есть, для начала всё замирает. И он, коленопреклонённый. И я, как окаменел вмиг. Ничем пошевелить не могу, кроме мыслей в голове. Мысли — да, а вот тело — нет. Как чужое. Как и не тело даже. Статуй статуём.

И вот так вот проходит несколько мгновений.

Нет, добивать он меня не стал. Он изогнул спину, вздрыгнул плечами и скользнул обратно, на тот же камушек сел, что у большого валуна как специально кто положил, чтобы сидеть удобно было. Посох свой снова в сторону отставил, к мешку потянулся неспешно, переставил поближе, развернул поудобнее. Чтобы, значит, сподручнее было его на спину забрасывать, дальше идти. А на меня он так даже и глаз не поднял. Как будто и нет меня вовсе.

А ведь и в самом деле получается. У меня же даже рёбра практически не шевелятся. Дышать нечем. Нет, учились мы дыхание удерживать, и прилично получалось. Ну а дальше-то что?

И такое тут меня чувство разобрало…

Страх смерти? Да нет, страха-то как раз и не было. Ближе к обиде. К обиде на то, что так мало успел сделать. Учился? Да, учился. Так ведь нас младенцами совсем собрали, в учении моей заслуги нет, старался разве что. Что меня больше всего тогда огорчило? Да то, что снова в грех впал, помеху из себя богам изобразил. Тем, что убить себя позволил, задачу свою не выполнил. И тем преобразование мира из Хаоса в Божественный Порядок отсрочил.

Помню, совсем мы ещё несмышлёнышами были, привёл нашу группу наставник в общую кузницу. Там всё ковали и сейчас всё куют, что ковать можно. В середине — горн. Наковальни кругом. Люди работают. Шум такой, что шагов не слышно. И подвёл он нас к первому кузнецу. И спросил его, что тот делает. Кузнец морду потную пятернёй утёр и отвечает невежливо. Глаза, мол, разуй, сам не видишь, что ли, металл кую. У второго то же спросили, поодаль. Тот усмехнулся, воды отпил и ответил. Что, мол, себе да семье на жизнь зарабатывает, с местным приходящим начальством отношения налаживает, получше в жизни устраивается.

А третий сперва палец поднял, — обождите, мол. Доковал чуток, заготовку в горн сунул, а потом к нам развернулся, плечи расправил, руками за опояску фартука взялся. И сказал. Что он помогает богам Ваввана обустраивать этот мир. И наставник поклонился ему. Кузнец ответил. А потом наставник Пятому лёгкий подзатыльник отвесил, тот ближе всех стоял. И он, а потом и все мы, головами взрослым по пояс, — тоже поклонились кузнецу. И он нам голову склонил в ответ. И все мы запомнили, что одинаковое с виду может оказаться таким разным по сути.