Бастет - Мы, аристократы - 5

— Серьёзнее некуда. Отец сразу оценил и одобрил тебя, едва пообщавшись с тобой. Я тоже узнал тебя лучше и признаю, что был предвзят. А Октавия… она и прежде хорошо относилась к тебе, а после той истории с прадедом… — Митчелл выдержал короткую многозначительную паузу, — …особенно. Даже если с запиской случилось недоразумение, почему бы нам не договориться прямо сейчас?

— Митчелл… я, конечно, понимаю и ценю оказанную честь… но обстоятельства… — дьявол, как же трудно подбирать слова! — Строгая магическая помолвка — это тебе о чём-нибудь говорит?

Судя по его разочарованному лицу, очень даже говорило.

— Когда?

— В августе.

Мы стояли друг перед другом, каждый по-своему переживая неловкость ситуации. Я корил себя за то, что меня угораздило в неё влипнуть, Митчелл наверняка предвидел тяжёлый разговор с сестрой.

— Почему не объявляли? — спросил он наконец.

— У меня слишком много врагов.

— Ясно. Очень жаль, Гарри. Надеюсь, мы останемся друзьями.

— Я тоже надеюсь, Митчелл, — подтвердил я, хотя мы никогда не были друзьями. Но мы могли понадобиться друг другу и оба признавали это.

— С Октавией я сам поговорю.

— Спасибо, — отозвался я с искренней признательностью.

— И не вздумай извиняться перед ней. Не обижайся, но это не твоё.

— Чего уж там, на правду не обижаются. Но ты напомни сестре, что непричинение любого вреда роду Поттеров, прямого и косвенного, входит в вашу клятву о нейтралитете. Я не хочу, чтобы она случайно пострадала.

Митчелл задержался на мне долгим, внимательным взглядом. Сообразив, о чём я, он подтверждающе кивнул.

Позже, в общежитии, я покаялся Теду и получил заслуженную взбучку. Глаза моего верного друга и вассала буквально метали молнии от ярости, я и не подозревал, что он так умеет.

— Вот что такого непонятного в словах «не делай глупостей»?! — он вцепился пятернёй в свои густые тёмно-каштановые волосы, словно в отчаянии хотел оторвать их вместе с головой. — А, сюзерен? Ты же с ума меня сведёшь своими выходками! Ладно бы просто пошёл и сделал, но нет, спросил совета, выслушал, согласился, пообещал — и сделал с точностью до наоборот! Мало того, что ты себя подставил, мало того, что мне ещё и чисто по-человечески обидно, но о Ромильде ты подумал? Теперь Октавия в два счёта догадается, что она не только подруга Дианы!

— Дурак, знаю, — уныло согласился я. — Но кто бы мог подумать, что она так превратно истолкует мою записку? Я и так и эдак сочинял, каждое слово проверил, чтобы не звучало двусмысленно, и всё равно вон как вышло.

Тед отпустил свои волосы и машинально пригладил их, чтобы не торчали. Воспитание давно уже перешло у него в рефлексы.

— Скажи дословно, что ты ей написал, — потребовал он, и я процитировал текст записки. — Теперь видишь, как ты подставился? Вот поэтому я тебе и говорил — не связывайся, хуже будет. Ну что тебе стоило просто здороваться и проходить мимо?

— Ну… — я замялся. — Тут много всего. И слово давал, и жалко её стало, и вообще… не мог я с ней, как с посторонней.

— Вот так дураков и женят. До тебя хоть дошло, что если бы у тебя была обычная договорная помолвка, тебя бы сейчас уже окрутили с Октавией? Ты растерян, виноват, с тебя требуют загладить вину, ты тоже этого хочешь — ведь девочка из-за тебя страдает. Я уверен, всё она прекрасно поняла, но специально переиначила и напустила на тебя брата. Записка испарилась, ты ничего не докажешь, а думосброс она не учла. Не у каждого, знаешь ли, есть к нему свободный доступ.

— Думаешь, она нарочно?

— Что тебе непонятно в слове «уверен»? Когда начинается конкуренция за парня, девушки идут по головам. Знаешь поговорку «всё честно в войне и в любви»? Если за тобой вышла такая охотница, как Октавия, я уже боюсь за Ромильду.

Я не стал говорить ему, что за нашими леди присматривают хогвартские домовики. Чтобы не расслаблялись — Тед ведь им наверняка расскажет. Домовики не могут напасть на мага, это у них прописано в инстинктах, но они могут защитить девушек косвенно, поставив или убрав какую-нибудь преграду, а если сами не справятся, то меня позовут. Но наши леди были осторожны, с начала учебного года моё вмешательство на разу не потребовалось.

— Преувеличиваешь, — пробормотал я.

— Если только самую малость, сюзерен. Ты эту сторону жизни не знаешь, а я уже столько всего наслушался.

— Октавия не сможет безнаказанно навредить Ромильде. Я напомнил Митчеллу о клятве, чтобы он запретил сестре даже пытаться помешать мне, — на его вопросительный взгляд я пояснил: — Клятва о взаимном нейтралитете Греев и Поттеров.

На лице Теда промелькнуло облегчение, но мгновение спустя его брови снова сурово сошлись к переносице.

— И почему я об этом не знаю? Сюзерен, я понимаю, что у тебя имеются какие-то свои тайные дела, но такие вещи я должен знать. Они касаются не только тебя, но и всех нас. Может, нас даже больше, чем тебя.

Дальше он с инквизиторской дотошностью стал выпытывать у меня, о каких моих социальных достижениях он еще не знает. Но про Малфоев я ему уже рассказал, про условия клубного членства для некоторых он и прежде знал, а больше у меня не было никаких таких приобретений или потерь. Вроде бы. Возможно, я и сам забыл, с этими экзаменами.

Утро встретило меня горкой валентинок на тумбочке. Десятка полтора, не меньше, я смахнул их в верхний ящик. У Теда тоже лежало несколько штук, он последовал моему примеру. И вовремя — к нам явились наши леди. Мы обменялись валентинками, подарками, восторгами по поводу подарков — и расцеловались, не без этого. На завтрак шли довольные и счастливые, и даже парные сердечки на стенах и стаи купидонов в коридорах воспринимались нами одобрительно. Мы уже не дети, чтобы не понимать, что в Дне Влюблённых нет ничего плохого.

До меня стало доходить, почему Тед так усердно возится с устройством моей личной жизни. Ведь это же так здорово, когда друг рядом и тоже счастлив со своей леди.

Как и в прошлые годы, Большой зал напоминал изнутри подарочную коробку из-под леденцов, вывернутую наизнанку. С потолка, где сейчас отражалось зимнее утреннее небо, вопреки обыкновению ясное, шёл медленный бело-розовый снегопад из лепестков розы и яблони. Лепестки падали на пол, на столы, на плечи и головы учеников и, полежав с минуту, исчезали. В воздухе пахло цветами.

Лепестки порождала стационарная двухминутная трансфигурация из воздуха — если приглядеться магическим зрением, под потолком виднелась сетка работающего заклинания. Из хогвартских преподавателей такое было по мастерству только Ранкорну с Флитвиком. По залу порхали купидоны с почтовыми сумками в форме бархатного алого сердца, обшитого по окружности такой же алой атласной лентой, и выглядели они как пикси, только розовенькие. Купидоны снабжали учеников открытками, а затем разносили поздравления адресатам.