Светлана Гольшанская - Нетореными тропами. Часть 3. Исход [СИ]

— Вообще-то нет. Эти роды оставили её бесплодной, — осадил его Арсен.

— Дайте! Мне незачем жить без него! — хотелось орать на пике голоса, но не было сил даже всхлипнуть.

Лайсве лежала в полном опустошении. Чудо! Ей так нужно чудо!

— Дайте же ей его! Я её муж, я так решил! — голос Микаша ударил по ушам.

Сильные руки уложили тёплый комок ей на живот. Он фырчал, едва слышно билось маленькое сердце.

— Жаль, что ты вспоминаешь об этом, только когда тебе удобно, — возмущался отец.

— Не здесь! — устыдил их Арсен. — Оставим их. Займёмся её лечением позже.

Послышались шаги, скрипнула дверь. Хоть Микаш шептал едва различимо, ветер всё равно донёс:

— Я сам заберу у неё ребёнка, когда она заснёт.

Предатель! Бросил её сразу после свадьбы и явился только для того, чтобы отобрать её ребёнка! Они все и отец, и целители её предали!

Не спать! Ни в коем случае не засыпать, иначе малыша заберут, и он умрёт без её помощи.

— Гедыминас, — пробормотала Лайсве. — Я даю тебе имя Гедыминас. Теперь мары не заберут тебя.

Преодолевая боль и истощение, она приложила его к груди. Малыш засопел, потягивая губами сосок едва-едва.

— Вот так, Гед, ешь. Ты должен жить.

«Пожалуйста! Помогите! Помогите хоть кто-нибудь! Неужели мы недостойны помощи? Неужели мой сын недостоин жизни? Не спать, только не спать!»

Навалилась душная серость, густыми клочьями клубился туман, без верха и без низа, нигде и везде. Лайсве бродила в беззвучной пустоте с малышом на руках. Страшно было выпустить его хоть на мгновение. Она бы отдала ему свою жизнь, если бы только могла.

Показался каменный постамент. На нём лежал человек в холщовом балахоне, выбивались из-под белой маски чёрные волосы.

— Безликий! — позвала Лайсве.

Он зашевелился и сел. Пронзительно синие глаза уставились на неё.

— Это мой малыш. Правда, красивый? Самый красивый, — Лайсве протянула ему ребёнка.

Безликий смотрел с сожалением, словно тоже не верил, что Гед будет жить.

— Возьми его. Я знаю, ты жалеешь, что не смог подержать своего сына на руках, так подержи хотя бы моего, — она насильно вложила малыша в его широкие ладони.

— Ох, Лайсве, — вздохнул Безликий. — Он замечательный!

— Пожалуйста, благослови его на жизнь. Он этого достоин.

Бог поглаживал малыша, прижимая его к себе. В его движениях сквозила такая нежность, что стало неловко. Она наверняка снова всколыхнула в нём болезненные воспоминания.

— Чем больше я помогаю тебе, тем больше заменяю судьбу твоего рода своей. А эта стезя — тяжелейшая из всех, — Безликий печально качнул головой.

— Пускай даже так! Я готова отдать тебе и его судьбу, и свою, раз остальные нам отказали.

Бог приложился губами ко лбу малыша. Тот смотрел на него серыми льдинками глаз, точь-в-точь как у Микаша. Безликий подул на светлый пушок у Геда на макушке.

— Я принимаю тебя в свой род, как суть от своей сути. Я наполняю тебя своей силой, я вплетаю твою судьбу в свою. Отныне я — твой путь, а ты часть моего пути, что начнётся и закончится во мне.

Он вернул Лайсве ребёнка, и тот улыбнулся беззубым ртом.

— Спасибо, — прошептала она счастливо.

— Не благодари. Ты не знаешь, на что подписалась.

Лайсве попыталась ответить, но серая пустошь уже исчезла.

Безмолвие нарушил скрип двери. Зашелестела одежда, снова раздались шаги. Пришли за Гедом!

Лайсве нащупала малыша у себя на груди и облегчённо вздохнула. Не отдаст! Ни за что не отдаст!

Гость встал рядом, без свечи, сильный целитель, судя по ауре, но явно не Арсен. Кого-то подослали?

— Госпожа Горлица, ты не спишь? — проскрипел старческий голос с гортанными нотками. — Это Хорхор-икке, шаман из Полночьгорья. Помнишь меня?

Тот сумасшедший старик-оленевод, который лечил Вейаса от мерячки, болезни Червоточин. Точно! Что он здесь делает? Как миновал охрану?

— Девять месяцев назад я увидел тебя во сне. Большой город праздновал смерть, много смертей. Ты была напугана и молила о помощи, — рассказывал Хорхор. — Тогда я услышал зов мироздания: «Найди её и помоги. Это и есть твоя последняя миссия».

Он говорил о казни единоверцев в Эскендерии?

— Вы можете сделать так, чтобы мой ребёнок жил? — Лайсве ухватилась за него, как за соломинку.

— Нет, но я знаю, кто может, — с охотой ответил он. — Только нужно выбраться из замка. Она слишком нежна и боится твоего покровителя.

— Безликого? — Лайсве прислушалась к нему, но бог молчал. — На улице холодно, и мы слишком слабы для дороги. К тому же Безликий уже благословил моего малыша.

— Только от мужского духа-отца. А без матери, без кормилицы он не выживет. Ничего — я отнесу. Она защитит, наполнит силой тебя и его. Никакой мороз страшен не будет. Это правильно, само мироздание повелевает тебе скинуть оковы и жить!

Жить! Пускай даже одной, без предавшего отца и бросившего мужа. В их сердцах нет ни понимания, ни любви к ней. Взрослые, самостоятельные и окружённые верными слугами, они справятся со всем сами и смогут жить без неё, а Гед нет. Никакая кормилица не станет возиться с ним и выхаживать, раз уж даже целители от него отказались. Он слаб, беззащитен и не нужен никому, кроме своей матери. Она будет за него бороться и приложит все силы, чтобы он выжил, выздоровел и окреп. Она нужна ему, а он нужен ей, её плоть и кровь, её самый близкий человечек. Без него и она жить не будет.

Лайсве обхватила Хорхора за шею одной рукой, второй прижала к себе Геда. Он затих, будто уснул — хоть плачем никого не потревожит. Шаман поднял их на руки и понёс по тёмному коридору. Лайсве узнавала дорогу на третий этаж к портрету Войшелка Добродушного. Хорхор дёрнул за рычаг в виде круглой ручки. Портрет отъехал в сторону, открыв потайной ход. Как шаману это удалось, ведь замок запечатан кровью хозяйского рода?

Они спускались по винтовой лестнице, не зажигая факелы. Вокруг — тьма, на руках — тяжёлая ноша, но шаман шагал удивительно легко и ровно. А если это злой дух или демон? Если её снова обманут и всё будет ужасно? Да куда уж хуже! Она откроется, поверит в этот последний раз, а там будь что будет. Остальные от них уже отказались.

Со скрежетом отодвинулась массивная плита, дохнуло морозным воздухом. Метель немного утихла, только крохотные снежинки, сверкая в свете луны, падали с неба. Сугробы выделялись тусклой серостью на фоне ночной синевы.

Рядом стояли запряжённые коренастой лошадкой сани. Хорхор устроил Лайсве в кузове, укутав в мохнатые шкуры. Гед проснулся, она снова приложила его к груди в надежде, что он поест. Свистнул бич, сани тронулись, борта качнулись из стороны в сторону, заскрипел снег под полозьями.

Ледяное марево накрывало резкими толчками. Движения вызывали боль, по ногам текло что-то вязкое, похоже, кровь. Тело то горело, то стыло, отбирая последние силы. Куда и зачем снова надо бежать? Спасение — очередная пустышка. Миф о призрачной надежде оборачивался пеплом каждый раз.