Наталья Игнатова - Откровение

Зверь, наверное, тоже смог бы услышать, если бы прибегнул к возможностям ангельской природы, но профессор именно это только что категорически запретил.

— Нечто? — переспросил он.

— Сущность моего порядка. Для меня, возможно, и «кто-то», я знаю его, но для людей, а значит и для вас — «что», а не «кто». Не создание, не существо. Явление. Оно шло за вами. Во всяком случае, оно активизировалось только с вашим появлением. Я бывал на полигоне с начала расчистки местности, и прорыв никогда не реагировал так.

Зверь выругался. Не хотел. Никогда не позволял себе сквернословить в присутствии профессора, но… сорок лет в армии, что вы хотите? Никто не железный.

— Не знаю, что это, — сказал он, — но если за мной, то это может быть кто-то из… моих родственников.

Как их еще назвать, тех, кто его ищет? А, главное, как объяснить, что до сих пор не считал нужным рассказать о своем происхождении? При том, какими неприятностями оно может оказаться чревато.

Уже оказалось.

— Уходит, — сказал Даргус. — Потеряло вас. Хорошая работа, юноша. Каким-то образом вы спрятали свою музыку. Не будь вы во плоти, я и сам бы вас потерял. Потом расскажете, как вы это сделали. А сейчас извольте объяснить насчет родственников. Мне казалось, за недели учебы вы усвоили, что явления такого рода существуют сами по себе, вне любой связи… с другими явлениями подобного рода. Взаимодействие осуществляется и приветствуется, но оно не имеет ничего общего с человеческими представлениями о родстве или семейных узах.

— Эльрик говорил, что меня ищет отец, — несомненно, профессор Даргус гораздо больше знал о демонических сущностях и их взаимоотношениях, но у Зверя не было другой информации, кроме той, что он получил от Эльрика. — Я расскажу то, что слышал от него.

— Это намек на то, что мне стоит обойтись без комментариев? — уточнил Даргус, — или только на то, чтоб я не перебивал?

Да уж, иногда Зверь понимал, почему его драгоценный профессор не пользуется всеобщей любовью.

— Эльрик сказал, что мои настоящие родители — не те люди, в семье которых я родился, не те, кого я помню, как семью. Меня… подменили в момент зачатия. В смысле, их ребенка подменили мной.

Когда Князь рассказывал об этом, звучало странно. Но это было больше года назад, в другой реальности другого мира, где и сам Зверь был другим. Да о чем говорить, там другим был даже Эльрик. А сейчас, после уроков, на которых Даргус учил куда более странным вещам, говорить о себе, как о некоей… сказочной? мифической? сущности получилось не так уж сложно.

— Они тоже были не совсем людьми. Но ближе к людям, чем к духам.

О своей семье, той, настоящей

не настоящей

он мог бы рассказать много. Но он и рассказывал. Эльрику. А Даргуса интересовали не они. Не люди.

— А тот, кого Эльрик назвал моим отцом, он демон. И у него есть жена. Моя мать. Она — дух. Фейри. Она тоже подменыш, и тоже вернулась от людей к нелюдям. Они меня и создали. Но оказалось, что отцу я был нужен для того, чтобы сразу после появления на свет убить мою душу и вложить вместо нее меч, поэтому мать меня спрятала у людей…

Профессор поднял брови. Потом поднял руку. Потом сжал пальцами переносицу и посмотрел на Зверя так, что тот без всякого повода почувствовал себя дебилом. Даргус умел так смотреть на любого, включая ректора. На ректора взгляд, может, и не действовал, но на остальных — стопроцентно. Что было одной из причин всеобщей неприязни.

Зверь и раньше попадал под раздачу, но с такой выразительностью профессор смотрел нечасто.

— Так это вы и есть? Санкрист? Недостающий Меч мироздания? Оболтус, не способный даже самостоятельно прокормиться?

— Пока еще нет, — буркнул Зверь, почему-то ни на миг не заподозрив Даргуса в способности сдать его родственникам. — В смысле, прокормиться уже могу, вы же и научили, а Санкрист еще не я. Но, да.

— Я мог бы сообразить, — Даргус уселся в кресло, покачал головой, — мог бы догадаться. В Ифэренн один-единственный ангел считает, что у него есть семья. Не говоря уже о том, что он на весь Ифэренн — один-единственный ангел. Вы отдаете себе отчет в том, что нет никакой настоящей родственной связи между ним и остальными членами семьи или между вами и этим ангелом? Он — не отдает, но он ни в коем случае не пример для подражания.

— Он теперь знает, что я здесь.

— Где-то в бесконечном мире. Это ничего не значит, пока он не почует вас снова. А он не почует до тех пор, пока вы не проявите своей сущности.

«Бесконечный» было не просто словом, это было определение, четкое, ясное и истинное.

— Получается, что мне достаточно оставаться человеком?

— Быть человеком вы еще не умеете, — отозвался Даргус. — С учетом новых обстоятельств, надеюсь, что и не научитесь. Быть человеком, значит, в первую очередь, принимать ответственность за других. А для вас это верная смерть.

Профессор идеализировал людей, и Зверь даже понимал, как это работает. За не поддающиеся подсчету, не имеющие названий эпохи своего существования, Даргус видел рождение и смерть разнообразнейших разумных видов, встречал множество разнообразнейших разумных созданий, все они были уникальны, все не походили друг на друга, и хотя профессор не забывал никогда и ничего, если только не хотел забыть, первыми ему на ум приходили самые яркие личности, которых приходилось встречать. Надо думать, эти личности вызывали уважение, независимо от того, к каким видам относились.

Когда-то, в былые времена, это были представители уже исчезнувших народов, а сейчас — люди.

Отсюда и идеализм. В той форме, которая подразумевает, что все, несоответствующие идеалу организмы должны совершенствоваться в развитии. А лучшим стимулом для совершенствования профессор Даргус полагал… ну, собственно, стимул. Палку с колючкой, которой удобно колотить несовершенный организм по спине. На каком-то этапе метод кнута, возможно, предусматривал хотя бы демонстрацию пряника, но Зверь в этом сомневался.

Соответствовать идеалу, тем не менее, хотелось. С идеалом ангела не сложилось, и это, видимо, семейная проблема, оставалось стремиться к идеальному человеку. Всего-то и надо было для достижения идеала — сдаться родственникам и позволить себя убить.

Зверь вообразил, что скажет Эльрик. Вообразил, что скажет Даргус. Передернулся. Он и сам не любил идиотов, но до Князя и профессора ему было ой как далеко.

— Обычно достаточно двоих, — заметил профессор, становясь больше чем обычно похожим на грифа, — двух мечей. Два меча без Звездного были бы идеальным вариантом, но, увы, он есть.

— Я об этом не жалею.

— Вы не жалеете о том, что есть ваш де Фокс, а не меч Закона. Но даже меч создан не для того, чтобы разрушать миры, а для восстановления справедливости. Бывает так, что восстановить ее невозможно, и в этом случае… — Даргус пожал плечами. — В основном, однако, Звездный выполняет работу одной из сторон. Поддерживает Светлую Ярость или Санкрист, в зависимости от того, кто из них сдает позиции в войне, борется с соблазном прикончить любого из них, когда выпадает такая возможность, и избегает встречи с ними, когда они объединяются. Если один из мечей оказывается уничтожен, Звездный занимает его место.