Наталья Игнатова - Откровение

Не первый святой, и не последний. Они сюда регулярно являлись, спускались в Преисподнюю, забирали отмоленных грешников и убирались восвояси, не вникая в происходящее в княжествах. Святые, они тоже тактики. Только без расчлененки. Этот же оказался стратегом. Он пришел, остался и взялся наводить свои порядки.

Начал, кстати, тоже с Преисподней. Но, в отличие от своих коллег, помолился за грешников сам, не дожидаясь, пока просьбы неравнодушных граждан и просто добрых людей будут приняты во внимание в высших инстанциях. Его просьбы принимались во внимание всегда, по его слову горы двигались, моря расступались, солнце наоборот останавливалось, и поэтому он был очень немногословен и крайне осторожен в пожеланиях. А тут решил ни в чем себе не отказывать. Попросил для грешников спасения. Пожалел людей. Он же святой, святые добрые.

Небеса не раскололись только за неимением таковых. Остальные спецэффекты были задействованы в полном объеме. Трубы трубили, молнии сверкали, вулканы извергались, земля разверзалась и сверзалась, а за душами грешников явились ангелы, ни больше, ни меньше. И всех спасли. Освободили место для свежих поступлений.

По христианским понятиям не спасли, конечно, а дали шанс исправиться, но с точки зрения нормального человека — это спасение. Из вечных-то мук да в новую жизнь. Или в продолжение прежней — тут кому как повезло. Зверь, когда ангелы его из огня вытащили, оказался в новом мире, а жизнь продолжил старую. Он и не думал раскаиваться. Он и спасения не заслужил, что уж там, но святой над такими мелочами не задумывался, а ангелы, что? — им сказали, они сделали. А попутно спасли некоторое количество городов в Немоте от вторжения жэрцев, которые, ясное дело, когда по всему Ифэренн началось, тоже по норам сидеть не стали. Ломанулись на поверхность, думая под шумок поживиться живыми. Тогда и Анжелика свой дар получила. И дочка упомянутого святого умерла. И Змею Моартуловичу наваляли так, что только перья из крыльев полетели. Говорят, впрочем, что, если б не он, ангелы бы от всей семьи Моартула, от всех потомков Черного Властелина мокрого места не оставили. А значит, в том бою он все-таки победил или, по крайней мере, сделал достаточно, чтобы спасти своих. Кроме племянницы.

Да черт с ним, со Змеем. Об аждахах речь. Где-то между схождением в Преисподнюю и прибытием ангелов, святой создал в Ифэренн христианскую церковь и закорешился с вампирами. Стратег, хрена ли, быстро понял, на ком тут две трети экономики и политики держатся. Узнал о жэрцах. Узнал об аждахах. Узнал, что жэрцы, хоть и полная какофония, а всё равно часть здешней музыки, и уничтожить их нельзя. И нашел способ гасить тварей прямо в лукошке. Отбил у них всякую охоту вылезать наружу. Наладил профилактическую работу, после чего аждахи стали не нужны, надобность в похищении людей пропала, вивисекторы оказались не у дел. А демоны по-прежнему терпели Пески, потому что таково было условие, поставленное церковью.

Христиане диктуют демонам правила обращения с вампирами. По сравнению с этим, остановка солнца выглядит делом совершенно обыденным.

Так оно и продолжалось лет двадцать.

Пока Зверя не затянуло в Ифэренн, и он, познакомившись с уцелевшими аждахами, не осознал упущенные возможности. Двадцать лет назад здесь под каждым кустом ему был готов и стол, и дом. Но двадцать лет назад — здешних лет — он хоть и пребывал в Ифэренн, ни тем, ни другим воспользоваться не мог. Горел в пламени неугасимом, расплачивался за все предыдущие убийства и в целом за скверный характер. Зато сейчас… дальние перспективы были даже хуже, чем до первой смерти, однако ближние обрели черты кровавого Эльдорадо. И Зверь проложил туда путь прямой, безопасный и недоступный для церкви.

Он популяризировал аждахизм. Хвала юору, НЛП и опыту внедрения программы «Новая энергия»!

Целевой аудиторией стали инвалиды, люди с неизлечимыми болезнями и старики, не готовые мириться с неизбежностью смерти. Аждахов можно было делать из кого угодно, свои способности они обретали в процессе обработки. Бессмертные, устойчивые к повреждениям, сверхъестественно-сильные и сверхъестественно-быстрые бойцы получались из любого материала. Кроме детей. Но Зверь детей и в прежние-то времена не трогал, когда еще и правил никаких не знал. Дети — не еда, девственницы — не еда. Из девственниц аждахи, кстати, получались. Теоретически. Фактически, ни одна девственница к финалу обработки таковой не оставалась. Во-первых, изнасилования были частью программы по уничтожению личности, во-вторых, вампиры, вообще, секс любили. Хотя, казалось бы…

Развернутая в юоре пропаганда умалчивала об уничтожении личности. Об остальных неприятных аспектах становления аждахов рассказывала в общих чертах. Пытки, пытки, пытки. Что там конкретизировать? Это же творчество в чистом виде. Вдохновение, подкрепленное техникой. Люди приезжали в Пески, чтобы обрести бессмертие и сверхъестественные способности, и знали, что за это придется заплатить огромную цену. О чем они не знали, так это о том, что цена слишком высока.

Зверь за всю жизнь видел только одну жертву, не сломавшуюся под пытками — под его пытками — да и та была самой первой, и её стойкость была, скорее, следствием его неопытности и личной заинтересованности. С тех пор многое изменилось. А он продолжал совершенствоваться.

Аждахи, выходившие из-под его руки, на голову превосходили своих предшественников, созданных вампирами. И ни один из них не был собой прежним. В этом и суть. Не потеряв себя, люди не могли стать чем-то другим. То есть, вообще-то, могли и должны были, их для этого и создавали с таким мощным потенциалом, с душой, разумом, творческими способностями, стремлением творить. Но это ж был замысел Денницы и Белого Бога, а личинка Черного Властелина, уж простите, может только извращать, даже когда улучшает.

Даже сам его подход к истязаниям был полон извращения. Он чувствовал все, что чувствует жертва, и давно уже стал подозревать, что своя боль нравится ему больше, чем чужая. Но признать это, означало признать себя… не вполне нормальным.

Зверь вспомнил, как смеялся Эльрик, услышав это признание, и стиснул зубы, чтобы переждать острый приступ тоски. Здесь, в Ифэренн, не было неба. Не было Эльрика. Отсюда нужно было уходить.

Не хотелось.

Не из-за аждахов. Переживет он без пыток, сколько лет жил и ничего, не свихнулся. Ифэренн держал его незавершенными делами, которые еще даже не обозначились. Было что-то, что он должен сделать здесь. Или наоборот не сделать. Что-то, ожидавшее его вмешательства или невмешательства. Такой странный, такой огромный мир. Полностью нематериальный, за исключением Ойхе, Тенгера и этого святого по имени Артур. Можно ли просто взять и уйти отсюда, не оставив по себе никакого следа, не оставив в себе ничего здешнего?