Диана Ибрагимова - Шепот пепла [РОСМЭН]

— Ами, почему мне нельзя гулять?

— Потому, что сегодня чернодень, — ответила она устало и нехотя, как отвечала на все мои глупые вопросы, которые в детстве задавала сама. — Злое солнце сожжет тебя, Такалу, даже кости почернеют и обуглятся, а потом станут прахом.

— Только меня? Почему? Почему?

Уже в ту пору я был дотошным ребенком и не умолкал, пока не получал ответа.

— Не только тебя. Всех нас, — отмахнулась Ами, что-то стирая в корытце.

Я до сих пор помню запах ее самодельного желтого мыла, душистого, как само лето. Им пахла моя одежда и кожа после купания, простыни и подушки. Все вокруг дышало цветочным ароматом. Наверное, поэтому я представлял затмение круглым черным жуком, забравшимся в середину ромашки-солнца.

— И тебя сожжет, если пойдешь? — удивился я, осознав, что даже взрослым не все бывает можно.

— И меня.

— А почему оно не сжигает наших кур? А сено? А дрова?

— Потому, что только люди грешны, Такалу. Черное солнце карает нас за наши грехи.

Тогда слова Ами не впечатлили меня, я тут же позабыл о них и занялся игрой в кубики. Но после часто ловил себя на мысли, что есть другой, настоящий ответ: большое знание, скрытое от мира, подобно яркому камню в мутном болоте. Я будто всю жизнь искал этот камень ощупью, ныряя в тину неизвестности с зажмуренными глазами и затаенным дыханием.

Призрачными парусами белели в полутьме драпировки. Тонкая ткань раздувалась от ветра. Мерцали кисточки, украшенные стеклярусом и бисером. Дремали завернутые в плющ колонны террасы. Над головой колыхался дождь из соцветий глицинии. Лианы сплошь увивали сквозной потолок, но аромат цветов звучал не в полную силу. Они ждали солнца, тепла и пробуждения насекомых. Ждали терпеливо и безропотно, в отличие от распаленного юноши, вбежавшего под их сень. Он держал в руках лампу, где заканчивалось масло. Теплый свет лизнул ступени, отразился в глянце мраморных плит, позолотил ветку лавра.

— Да где он?! — выпалил Нико, тяжело дыша. — Куда ты его дел?

— Куда дел! Куда дел! — повторил попугай.

Его почти не было видно в темной листве винограда.

Старик на скамье у фонтана добродушно рассмеялся. Он выглядел поджарым и крепким, хотя прожил уже семьдесят лет. В столь почтенном возрасте у Такалама было три главных повода для похвальбы: он не растерял содержимое карманов памяти, сохранил в целости все зубы и воспитал прекрасного ученика. Только с Нико прималь делился тайнами, приоткрывая их одну за другой в форме умственных игр. На этот раз наследнику Соаху предстояло разгадать особенно сложную загадку.

— Ищите, юноша, ищите, — поддразнил Такалам, кутаясь в шерстяную накидку. — Чичи уже выучил пару новых слов, так что все не зря.

— Чи! Чи! — подтвердила птица, — Где он, старрик? Куда запррррятал? Где? Где?

— Да замолкни ты! — раздраженно бросил Нико, смахнув с мокрого лба каштановые кудри.

Раннее утро — холодное утро. Такалам порядком озяб, чего не скажешь об ученике. Нико искал тайник с ночи и все еще был неутомим. Весь он — молодость и сила. Ясные глаза, вобравшие нежную зелень миндаля, смотрели зорко и внимательно. Ноги могли пройти тысячи и тысячи шагов. Такалам пообещал ученику нечто особенное, и увлеченный игрой, Нико не присел отдохнуть ни на минуту.

— Где? Где? Где?

Он пнул цветочный горшок и, сжав кулаки, наблюдал, как тот катится по каменным плитам, оставляя земляной след.

— Чи! Чи! Куда дел!

— Кто знает, — пожал плечами Такалам, закуривая трубку. — Твоя огненная сторона тебе не поможет. Пускай жар в ноги, чтобы шли быстрее, пускай жар в сердце, чтобы распалить желание, но не в голову. Только не в голову. Горячая голова — дурной знак.

Нико зыркнул на учителя, подошел к стоявшей в углу мраморной чаше для полива и погрузился в нее до плеч. Через минуту он вынырнул, кашляя и отплевываясь, взъерошил мокрые кудри, разметав каскады брызг во все стороны.

— Действенно, — хмыкнул Такалам, внутренне ежась от представления затекшей за ворот ледяной воды.

Нико снял промокшую рубаху и вытер ей шею.

— Хорошо, тогда дай мне еще одну подсказку.

— Ты исчерпал подсказки. Признай, что не готов.

— Сожги тебя затмение! — выпалил Нико, швыряя рубаху на пол. — Просто сиди и смотри, как я его найду!

— Чи! Чи! Старррик. Чиу! Чиу! Фьють-фьють, чирррррк, — заволновалась птица, раскачиваясь из стороны в сторону.

Такалам рассмеялся про себя. Ему показалось, попугай передразнивает самоуверенного мальчишку. Но улыбку пришлось сдержать: ученик вспыльчив и скор на обиды.

Нико достал из-за пояса кусочки шелка. Опустился на колени возле лампы, разложил лоскутки в правильном порядке и стал всматриваться. Зоркий взгляд скользил от одного рисунка к другому. Слово за словом Нико перечитывал загадки, пытаясь найти упущенный намек, неверную трактовку или фразу-ловушку.

Такалам с интересом наблюдал, считая в уме сначала до двадцати, а после до сотни. Терпение Нико таяло, как жарким утром растворяется в лучах солнца туман. Прималь хотел угадать, когда ученик снова попросит помощи. Старик задержал дыхание и закрыл глаза. В мерном плеске воды слабой пульсацией проступал ритм. Внутренний слух прималя уловил сердцебиение ученика. Все еще неспокойное, оно продолжало ускоряться.

На исходе третьей минуты лицо юноши почернело.

«Сейчас», — подумал Такалам, оборвав счет на ста семидесяти пяти.

— Что ты ухмыляешься? — взъелся Нико, — Нравится смотреть, как я мучаюсь? Давно пора дать мне подсказку!

— И зачем же? Если устал, займись чем-то другим. Сходи и примерь свадебный наряд, к примеру. Госпожа просила тебя об этом еще вчера. Или позови на прогулку свою невесту. Я слышал, ты уже неделю ее не навещал.

— Нашел время соль на рану сыпать!

— Женитьба — не такая уж плохая штука, — пожал плечами прималь.

— Тогда чего же ты сам не женился?

Старик вздохнул, сцепил пальцы в замок и отправил задумчивый взгляд на кисею предрассветной дымки, замершей над поверхностью канала, чьи безмятежные воды еще спали.

— Чи! Чи! — напомнил о себе попугай.

Он сорвался с ветки, как лист, и через мгновение оказался на плече прималя.

— Ха! Вот и не отвечай!

— Чем тебе не угодила Вария? Я хотел бы промолчать, но любопытство гложет меня.

— Скажу в обмен на подсказку, — отозвался Нико, надевая все еще влажную рубаху.

Старик сдержанно кивнул.

— Ну, хорошо. Ответ к последнему кроется в первом.

Миндальные глаза юноши расширились. Он снова вытряхнул из кармана записки и отыскал ту, с которой начались поиски.

— Это язык торговцев — эттра, — сказал Нико, пристально глядя на квадрат с темневшей в центре фигурой затмения и тремя надписями по краям. — Ты учил меня, что на их наречии многие слова обозначают цифры. Легкая загадка. Ты всегда начинаешь с легких, чтобы раззадорить меня. Тут всего три надписи: справа, слева и внизу. Я подумал, что если сопоставить их со сторонами света, то и переводить нужно с востока на запад, потому что таков путь солнца.