Татьяна Белоусова-Ротштеин - Парагвайское чаепитие

Он еще раз поймал зеркальный взгляд. Они оба — оружие. Они одинаковы. И — бесконечно разные.

Время несется со скоростью пули.

Но иногда будто стоит на месте.

Время стрелять.

Так далеко от приюта Терра еще не отходила.

В опустевшем городе самым пугающим казалась тишина. Хотя звуков в нем было не меньше, чем вещей. Миллион вещей и миллион звуков. Но звуки нужно было, как вещи, находить, замечать, добывать. Звуки интересовали Терру не меньше, чем предметы.

Короткий острый хруст льда на лужах: наверняка она когда-то шла по такому льду, только по другой улице, шла в школу. Раньше все приютские дети ходили в свои школы, это точно, значит и она ходила, и в преддверии зимы лужи на улицах также подмерзали.

Поскрипывание незапертых дверей, шелест осыпающейся штукатурки, скрип кое-где сохранившегося паркета — оставленный дом, мертвый дом, целый город мертвых домов. Возможно, она, — они? — ушли, убежали когда-то из такого дома?

А позвякивание фарфоровых черепков и чудом уцелевшей посуды напоминает о чем-то большом и светлом — о большой и светлой гостиной, стол покрыт белой скатертью и вокруг него собираются люди в воскресных нарядах. Слышится общий веселый гомон и тонкий перезвон фарфора. Терра старалась мысленно разглядеть хоть одно лицо, но не могла.

Каждый звук был как ключ к потерянной памяти. Ключ легко входил в замок, но ни как не хотел поворачиваться. У неё собралась уже целая коллекция таких «ключей».

Надо было возвращаться назад, в приют. Терра боялась, что вдруг забудет дорогу обратно, как забыла свою жизнь до приюта, и останется в пустом городе. Тогда ей придется вечно бродить среди руин.

Но, прежде чем уйти, она зайдет в свой любимый дом, где хранятся все её сокровища, и самая главная вещь, самый ценный звук.

Тот дом, из белого камня, двухэтажный, остался почти цел. Снаряд аккуратно срезал его угол, от крыши до земли, но всё остальное осталось почти не тронутым, даже больших трещин не было. Только лестница на второй этаж совсем обвалилась. Но и внизу, в большом зале, лишенном одной стены, было много занимательного.

Темные доски паркета густо усеивала белая пыль — то ли штукатурка, то ли пепел. А теперь к ней еще добавился первый снег. В зале уцелел высокий, с Терру высотой, резной камин. Когда она впервые попала в этот дом, то нашла в камине целый альбом с фотографиями. Он лишь чуть-чуть обгорел по краям, а все фотографии остались целы. Каждый раз приходя сюда, Терра подолгу их разглядывала. Похоже, это была большая семья. Блекло-серые, желтоватые снимки дам в длинных светлых платьях, мужчины в военной форме и с орденами, которые на фото едва можно было разглядеть; молодые люди верхом на лощадях, открытые автомобили, каких в этом городе давно нет, дети в смешных костюмчиках на велосипедах. Терра изо всех сил всматривалась в каждое лицо, невольно задумываясь, а не её ли это семья? Видела ли она когда-нибудь живую лошадь? Был ли у неё велосипед? Как звучит велосипедный звонок? Но память безмолвствовала.

В конце альбома было даже несколько цветных фото, довольно четких. На них незнакомые Терре мужчины и женщины в серых комбинезонах, похожих на униформу рабочих, которые иногда приходили в приют, стояли на фоне таких же сероватых громадин — звездолетов.

Терра знала о звездолетах, кое-кто из приютских детей, те, что прибыли с востока, рассказывали, что недалеко от города есть разрушенный космопорт. Еще те, с востока, рассказывали, что видели, как вспухают и расцветают на горизонте страшные цветы-грибы сверхвзрывов.

Саму Терру нашли у двери приюта, в картонной коробке с надписью «Терра Фрукт». При ней не было никаких документов, сама она не помнила, как оказалась в коробке и что было с ней до этого. Работники приюта, впрочем, не удивились, теперь, после войны, повсюду было полно сирот, даже беспамятных. Ей дали имя Терра и внесли в общие списки.

На каминной полке Терра составляла свои игрушки. В разрушенных домах она частенько находила, как можно было догадаться, детские вещи. Целая, без единой трещины, фарфоровая кукла в пышном платье из мягкой бордовой ткани. Кажется, такое платье называлось бальным. Плюшевому медведю повезло меньше: он был сильно измазан копотью и имел большой прорез в боку, словно его специально пырнули ножом. Еще Терра нашла несколько игрушечных, почти целых автомобилей, самолетов и даже одну ракету. Отдельно лежали предметы не совсем понятного назначения: плоские черные или серебристые коробочки, вроде бы из пластика, мутно-зеркальные с одной стороны. В приюте Терра что-то слышала о таких штуках, вроде бы раньше с их помощью передавали радиосигналы. Одна такая вещь, когда девочка её только нашла, слабо мерцала своей зеркальной стороной и даже издавала какой-то слабый звук. Но быстро погасла и затихла.

В отдельной жестяной коробке Терра хранила самые мелкие находки: разнообразные пуговицы — совсем простые или позолоченные, с какими-то гербами и буквами; погоны с оставшимися на них обрывками мундирной ткани; какие-то ордена и медали, на некоторых Терра могла разглядеть выбитые слова «за отвагу» или «за честь», но большинство оставались непонятными; тонкие цепочки с причудливыми кулонами, разные кольца с потускневшими камнями, броши и булавки.

Там же лежал короткий кинжал в красивых, белых с позолотой, ножнах. Терра часто находила в домах оружие — мечи, ножи, пистолеты самых разных видов — но всегда боялась прикасаться к ним. А этот кинжал почему-то взяла. Он точно напоминал ей о чем-то, но о чем, она так и не могла вспомнить. Лезвие было сильно заржавленным, словно долго пробыло в воде, и выходило из ножен с тихим шорохом.

Аккуратной стопкой, рядом с альбомом, лежали открытки, листовки и обрывки газет. Открытки походили на фотографии — разные люди, комнаты и пейзажи, все Терре не знакомые. Газетные обрывки казались интереснее, хотя текст на них был на разных, не понятных ей языках. Но иногда попадались понятные надписи. На одном клочке сообщалось, что убит какой-то король. Что за король, где и почему убит — та часть газеты отсутствовала. И в приютской школе им ничего такого не рассказывали. Почти во всех газетах — можно было догадаться, даже не понимая языка — писали о военных действиях. Рядом с текстом часто имелись смутные фотографии людей в каких-то мундирах, верхом на лошадях, рядом с какими-то жуткими машинами, на фоне разрушенных или еще горящих домов.

Один мальчик в приюте рассказывал, что его привезли из города, который сгорел дотла. «Нет, не дотла, даже пепел сгорел!», утверждал мальчик, он говорил, что город горел непрестанно несколько дней, потому что тот огонь невозможно было потушить, ничем, он мог гореть хоть бесконечно, пока есть, что сжигать.