Азад Гасанов - Битвы зверей

— А проводника вы дали?

— Какого проводника?

— Ваши люди за золото обещали проводника, который покажет дорогу в Срединную равнину.

— Будет и проводник, — заверил шад. — Покончим с Согдом, и тогда, может быть, возьмемся за хиданей и фаунов. У меня, если честно, руки чешутся — пройти во второй раз через Эмоды и наказать своих врагов.

Свами опять засомневался, правильно ли он понимает. «Что за Эмоды? Какие фауны, хидани?»

Шад крякнул и по-военному громко прокричал что-то своим людям. Те, получив приказ, взгрели лошадей, и конница со средней рыси перешла на крупную.

— Мы пойдем вперед. Чтобы обустроить лагерь, надо засветло прибыть на место. А ты, агни… как тебя там… шатва, припоминай все, что касается обряда. Чтобы вышло, как положено. Дочь будет держать лошадь на ровном ходу, чтобы не загнать ее и не растрясти твои мысли. Так что припоминай, монах, — повелел шад и, крикнув «Хай», пустился вдогонку за своими людьми.

— Хай! — повторил наследник и последовал за отцом.

«Хай» — это слово, которым серы приветствуют друг друга и которое говорят на прощанье. Сын шада, выкрикнув его, дал петуха, голос прозвучал визгливо, совсем по-мальчишески. Он, в сущности, и был мальчишкой, младше Свами. Шад погорячился, назвав его юношей.

Конфедерация Массагето занимала обширную территорию — от понтийских берегов до земель вокруг Соленого озера. Это те степи, которые летом выгорают. А потому массагеты, основным занятием которых являлось скотоводство, вынуждены были оставлять в засуху равнину и в поисках травы подниматься в горы. Но кочевки подобного рода из тех, которые невозможно совершать единым народом. Именно по этой причине массагеты испокон веков жили и кочевали родами или куренями. У каждого рода и куреня имелись свои пастбища, из-за которых люди вечно враждовали. Массагеты были лошадиного корня и говорили на одном языке с дарийцами, только речь массагетов звучала грубее, что дало жителям Дарианы право называть их язык варварским или вульгарным. Свой же дари они называли высоким.

Гэсер Татори. История от начала времен.

Тяжело должно быть человеку, оставившему привычное житье. Сартак Перекати Поле понимал это не хуже других — сам не так давно лишился родного крова и сменил вольную жизнь на службу у дарийцев. Нет, правда, он даже сочувствовал этому несчастному юнцу. Каково это плюхнуться с самых высот в самую что ни на есть распроклятую бездну. Раньше-то он жил в столице, знался с вельможами, поговаривают даже, государя видел, и не раз. А теперь ему приходится якшаться с бродягами и отрепьем вроде него, Сартака. Вельможи-то, надо понимать, все обучены манерам, знают, что и как сказать, чтобы ненароком не обидеть человека. А кто такой Сартак и его товарищи, если сказать по правде? Сброд, изгои и все, как на подбор, неотесанные дурни, которые двух слов без мата не могут связать. В общем, трудно вот так вот сразу из столицы в глухое пограничье, из самого сосредоточения роскоши и славы в богом забытую дыру. Это, конечно, понятно, но все же… Сартак был уверен, что вести себя так, как повел себя мальчишка — непозволительно.

У мальчишки, как он только появился на границе, с лица не сходит уныние. Будь то утро, полдень или вечер, всегда скукоженная рожа. Так и хочется спросить: «Кто тебя обидел, мальчик?» Некоторые возможно скажут: «Кому какое дело, что у человека на душе. Хочется ему хмуриться, ну и пусть себе хмурится». Но не Сартак. Он-то знает, что в кругу товарищей надо блюсти себя. Там, в столицах, может быть, и заведено портить людям настроение мрачным видом, а здесь в пограничье иначе. Если кому не по себе — бремя на сердце или, скажем, кошки когтями скребут печенку, или того хуже, — здесь положено не подавать виду. Как бы ни было муторно, терпи, не выдавай себя. Улыбайся, когда слезы просятся наружу, смейся, шути, когда хочется стонать. Потому как дурное состояние духа похуже всякой заразы, только захандрил один, как тут же всем другим уже не по себе. А так не годится. Одним словом, неумение или нежелание скрывать свои чувства есть порок и недопустимая блажь.

И еще, въедлив больно оказался мальчишка, и занудлив. Такой зануда, какого поискать. Носится все от заставы к заставе, высматривает все что-то, выспрашивает у людей, ищет неведомую опасность.

Конечно, с начальством всегда приходится непросто. Так уж заведено, чтобы начальники портили жизнь своим подчиненным. Вот, к примеру, был тут прежде один, тоже из столицы. Жирный, как боров, любил пожрать и считал, что пограничники должны кормить его бесплатно. Нагрянет на заставу и давай пировать. Режь ему барашков, наливай вино и трави байки посмешнее. И еще этот дармоед всюду водил за собой верблюда, а тот таскал на себе шатер. Вот морока была с этой долбанной палаткой. Огромная такая, о восьми канатов. Он, значит, жрет и пьет, а ты ставь ему палатку. Как будто делать больше нечего. Тогда Сартаку и его товарищам казалось, что худшего начальника не может быть, и молились только о том, чтобы Ормузд скорее забрал его. И получили то, о чем просили. Старый начальник вернулся к себе в столицу, а вместо него приехал новый. И тогда-то Сартак с товарищами поняли, чего они лишились и на что напросились по собственной глупости.

Пусть старый начальник пил и жрал на дармовщину. Пусть таскал за собой чертова верблюда с чертовой палаткой. Пусть гоготал, как плешивый мерин, слушая россказни и сказки. Все это было, в общем-то, необременительно. Подумаешь, зарезали нескольких барашков, потратились немного на вино, почесали языками почем зря, чуть-чуть помучились с палаткой. В конце концов не сдохли же от этого. И главное все эти хлопоты и неприятности случались временами. Дармоед-то большей частью ошивался в Нишапуре, жил во дворце, что полагается командующему округом. А на заставах появлялся лишь изредка, со скуки! Набьет утробу зажаренным на углях мясом, напьется, чтоб из ушей текло, наслушается дурацких баек, и назад. Одним словом, сносный был человек, и как начальник вполне удобный, никому особенно не мешал, если разобраться.

И вот такого замечательного начальника они потеряли, а взамен получили другого. Угрюмого, мрачного, въедливого, занудливого, такого, кто сам покоя не знает и другим житья не дает. Из-за этого въедливого зануды все и произошло.

Вызвал он однажды к себе Сартака и давай выведывать:

«Сартак-муло, — говорит, — вы человек бывалый. Объясните, в степи и вправду что-то происходит, или мне только кажется?»

Проклятый мальчишка при этом смотрел в пол и хмурился, и вид у него был такой неприятный, что Сартак сразу догадался — жди беды. И лучше бы ему было ничего не говорить, или ответить «только кажется», но он сказал другое: