Ольга Хмелевская - Дар. Золото (СИ)

Грай хохотнул:

— Нет, как раз такой хороший! От девок отбоя, наверно, нет? — хитро перешел на другую тему наемник.

А я вспомнил Финну. Не получилось у нас. Точнее у меня.

— Ага, не успеваю отбивать. Но ты не уходи от ответа. Почему неправильный?

— Ну, откуда я знаю. Может, это и не его хозяин вовсе. Может, его хозяина, уже в живых нет. А этот черномазый его просто подобрал.

Обозничий помрачнел и замолчал. Но я ж иногда бываю настырным, за что мне, тоже иногда, попадает. Как любопытной «варваре».

— Почему нет в живых?

Грай вздрогнул. Будто я не спросил, а проорал у него над ухом.

— Вот прицепился! Потому что убивают на войне, знаешь ли. Такой вот «хозяин» со своим зверем, всю мою десятку положил. Ночью! И охрана не услышала, там же легла. Они тогда половину лагеря вырезали. Четверо! Не знал? Вам в Вессалине, такие новости не рассказывают? Нет? Ну, конечно! Зачем ваш высокородный покой тревожить.

Я почувствовал себя так, словно это мне, а не нашему королю, погибшие виру предъявили. Но Грай уже успокоился:

— Ладно, вашблагродь, не бери к сердцу. Нас в Дарай тоже никто не звал. Так что, они в своем праве.

Он кое-как нацепил взятую у меня перевязь, и потрусил проверять своих бойцов. Вскоре его ор слышался уже в начале обоза.

К пригороду Лирии мы подъехали в полдень. Объехали небольшой холмик под громким названием гора Лесная, хотя и леса там нет, и горой ее точно не назовешь. Открылся нам потрясающий вид на долину, где кленовым листом, накрывшим восточный приток Валары и побережье Срединного моря, лежал град наш стольный, Лирия. Зеленые черепичные крыши делали его похожим на упавший с дерева лист, острыми кончиками уткнувшийся в воду. А широкие полосы улиц, мощеных желтым ракушечником, жилками тянулись в разные стороны от черешка — Королевской резиденции.

Эту резиденцию было видно со всех сторон, так что направление моего дальнейшего движения вопросов не вызвало. А вот где бы остановиться на постой, перед поездкой в прикордонный городок Тихий, вопрос вызвало.

Но купец, с которым я расплатился одной из серебрушек, наугад вытащив ее из кошеля, так расчувствовался, что позвал к себе, сказав, что выделит «дорогому другу» комнату в гостевом крыле, и даже пообещал пригласить на семейный ужин.

Мы совсем немного попетляли меж приземистых пригородных домов, где как я понял, обитало купеческое сословие средней руки, и под восторженные вопли двух мальчишек — сыновей купца, таких же мелкорослых и пухлых, выскочивших нас встречать — заехали в большие ворота купеческого дома. Купец по-быстрому представил меня своей жене, радостно выбежавшей на крыльцо и обнявшей мужа, наказал ей отвести меня в комнату для гостей, и занялся обозом.

Женщина привела меня в небольшую чистую комнатку с окном смотрящим на улицу и довольно скромной обстановкой и, сказав, что уборная для постояльцев во дворе, ушла.

Если комната и предназначалась для «дорогих друзей», то очень невысокого статуса. Но я был доволен — не надо искать жилье, здесь оно явно дорого — и не надо думать, где оставить ханура.

Мелкий проныра уже вовсю обследовал комнатку и, кажется, тоже был доволен.

Я не стал откладывать посещение Королевской Канцелярии на потом, вытащил из сумки письмо ректора и сунул его в нагрудный карман куртки. Туда же последовал кошель. Посмотрев на кинжал, я решил взять и его, прикрепив рядом с грастой. Не то, чтобы я купцу не доверял, тем более, что ханур всем своим видом старался показать, что незваные посетители будут неприятно удивлены знакомству с ним. Но осторожность это наше все. Ну, хорошо, осторожным я бываю иногда. Вот как сейчас.

Ханур рвался со мной, но я ему сказал, что он теперь ответственный за сумку, и он успокоился. Я вообще заметил, что хвостатый прекрасно понимает речь. А ведь я говорил на вессальском. Странный, все-таки, зверь.

К ограде Канцелярии я доехал на теперь уже моем — выкупил его у купца — сереньком лошаке, накормленном, по случаю приезда, охапкой морковки в купеческой конюшне. Пока ехал, по сторонам почти не глазел — боялся на кого-нибудь наехать. Как оказалось, горожане бесстрашны до глупости, или глупы до бесстрашия — даже в Вессалине я не замечал, чтобы человек не смотрел по сторонам, когда переходит улицу. Тем более, такую широкую, как в Лирии. Прохожие, и мужчины и женщины, по крайней мере, те, кто попадался мне на дороге, шествовали гордо и независимо и на мои вопросы о направлении к резиденции короля отвечали с достоинством. Если вообще отвечали. Но почему-то мне вспомнился помоечный кот, живший возле порта в Вессалине, который так же гордо копался в объедках, с таким же достоинством нес в зубах остов завонявшей рыбы и с таким же независимым видом нырял в душный и грязный подвал. Мне, убогому провинциалу, показалось, что все «достоинство» этих людей заключается только в том, что они — столичные жители. Даже если живут они в сплошь изъеденных жуком-короедом старых домах, даже если ютятся в подвалах трехэтажных домов, или на чердаке под крышей, которая вечно протекает, и которую невозможно отремонтировать, а только снести вместе с домом. Они ведь живут не где-нибудь в Крысках, а в главном городе государства и, наверное, это казалось им самым весомым достоинством среди всех возможных. Может я попал не в то место и не в то время?

Так же, как и встречные горожане, повел себя и привратник на воротах искомого мной монументального здания, когда я спешился и подошел к нему. Привратник в горделивом молчании показал на табличку, прико-лоченную к его будке, на которой корявыми буквами было написано мелом: «Стаянка лошадёв туда!». И рядом кривая стрелка, намекавшая, что именно «туда» вам и надо.

Там, куда указывала стрелка, действительно оказалась небольшая площадка с коновязью и гордым смотрителем в драных штанах, сторожившим за сотейку копытный транспорт.

Пройдя по полупустым узким коридорам, оставившим у меня впечатление добротного каземата с изящной лепниной на потолке, я открыл дверь в кабинет, куда меня направил чересчур любопытный караульный.

— Добрый день! — громко поздоровался я, так как уже понял, что «тихих» в этом городе не слышат.

На меня посмотрели очки в толстенной золотой оправе с дорогущими стеклами дарайского изготовления, меняющими цвет.

— У вас какое-то дело? — сказали очки, не поздоровавшись, и я заметил того, кто в них находился. Щуплый, низенький человечек, еле выглядывающий из-за стола, тоже очень гордый и очень независимый.

— Да, — я продолжал также громко, — письмо от ректора Балора Вессалинской Академии Магии и Тонких Искусств.

— Молодой человек…

Сказано было строго и вежливо, и я подумал, что он гном. Хоть они и исчезли из этого мира.