Сергей Комяков - Посредник

— Разумеется, — согласился Седов, — только картина сложилась неприятная.

— Настолько неприятна, — живо поинтересовался Академик, — что вы решили бросить работу и закрыться в своем мирке? Убежать от всех?

Седов кивнул:

— Это лучше, чем открыться в вашем мирке.

— Ну как знаете, — глухо ответил Академик, — а чем мы вам так не угодили?

— Я думаю, вы в сговоре, — неожиданно резко заявил Седов.

— В сговоре? — брови Академик удивленно взлетели, — и кто с кем, извольте узнать?

— Как минимум с правительством России, а может и неким более реальным правительством. Например, общим правительство Евросоюза и России, Евросоюза и Азии. А может и еще каким. Откуда мне знать.

— Это уже шизофрения какая-то, бредовые россказни сумасшедшего, — нервно и отрывисто ответил Академик.

Шум толпы удалялся, и в зале стало заметно тише.

— Шизофрения, — рассмеялся Седов, — вы же знаете, что я не болен. А заговор это реальность. Реальность, если вспомнить регулярную переписку вашей канцелярии и Правительства России. Утверждение каких-то списков заключенных. Бесконечные табели поставки материалов. Описи переданной России техники. Официальные письма, в которых торг по неким секретным технологиям. Что это если не сговор?

— Мне кажется это деловой обмен, — спустя минуту ответил Академик, — нормальный товарообмен.

— И только?

— И только. Что в нем странного, — Академик недоуменно пожал плечами, — руда и уголь в обмен на людей. Гуманно в высшем смысле этого понятия.

— Только об этом обмене никто не знает.

— Почему, — Академик покачал головой, — кому надо все знают. Вы же узнали. Это все открытые материалы. Никто ничего е скрывает. Иди и читай.

— Открытые материалы для всех?

— Для всех, кто этим интересуется, вся информация открыта. Наши взаимоотношения с верхним правительство открыты. Никакой секретной дипломатии. Все понятно и гуманно.

— А Богородицкий договор это тоже гуманно? — невзначай спросил Седов.

— Богородицкий договор? — зло переспросил Академик, после короткой паузы, — а откуда вы о нем знаете?

— Это секретно?

— Нет, впрочем, да. Не совсем, секретно.

— Но вы уверяли, что секретов здесь нет, — Седов саркастически усмехнулся.

— Не совсем так, — Академик запнулся, — секретов быть не может, если они определяют что-то серьезное. Где-то так. А если они незначительны… То это просто лишняя информация. Ее не имеет смысла распространять.

— Знаете, из ваших объяснений, я ничего не понял, — возразил Седов, — впервые не понял. Вы сами-то понимаете, что городите?

— Да, конечно, — Академик был в замешательстве, — я хочу сказать, что секретной может быть информация, которая определяет текущую политику. А неразглашенная, но неактуальная информация это только неразглашенная информация. Если есть нераскрытые материалы, то их нет необходимости раскрывать. Но только потому, что они совершенно незначительны. И поэтому е секретны. В силу своей совершенной незначительности. Где-то так.

— Вы считаете незначительным Богородицкий договор, определивший взаимоотношения подземелья и России на три сотни лет?

— Я просто считаю, что он слишком старый, — Академик втянул воздух сквозь ноздри, — прошло слишком много времени с его подписания, и он совершенно устарел. Когда-то он действительно имел вес. Возможно, Богородицкий договор и определял взаимоотношения России и подземелья. Но это было очень давно. В политическом, социальном и экономическом времени прошла вечность. С тех пор многое изменилось. Все изменилось. Значительно изменилось соотношение сил России и наших, изменилась ситуация с населением, наукой и техникой. Сейчас Богородицкий договор не имеет значения, его положения давно и безнадежно мертвы. Если вы заметили, то стороны практически не придерживаются договора. И уже очень давно. Богородицкий договор просто умер.

— Конечно. Но не потому, что он никому не выгоден. Это вы отказались его выполнять. Но энергию сверху получаете. Это как возможно? Если по вашим словам нет тайного сотрудничества с Правительством России.

— Никак, объяснить это невозможно, — быстро ответил Академик, — потому, что никакую энергию мы не получаем. Наша энергосистема иная. Нам не нужна энергия ветряков. Не нужны и атомные станции на поверхности. Нам лишь достаточно иметь выход теплоносителя на поверхность. И все. Теплоноситель идет вверх по каналам, перепад температур дает источник энергии. Здесь все просто.

— Конечно, но почему они вам его не перекроют? Почему? Чем вы их удерживаете от этого?

— Это вопрос к Правительству России, — развел руками Академик, — вопрос только к ним. Не буду говорить о их безграничном миролюбии. Но они получают достаточно материалов от нас. Поэтому-то и не хотят лишить нас энергии, а себя этих ценных материалов. Тем более, что наши шахты выхода Правительству России ничего не стоят.

— Возможно, — нервно сглотнул Седов, — но вы перестали поставлять наверх медикаменты, редкие металлы и перекрыли все источники информации для верхотуры. То, что вы даете им это просто смех. Все устарело на столетия. Уровень технологичности равен уровню игрушек наверху. И Правительство России все это безропотно получает? И это им не интересно, почему вы так поступаете?

Академик медленно потер голову, вздохнул:

— Понимаете ли,… Это произошло давно. Да выход из Богородицкого договора был односторонним. И даже, недипломатичным, глупым. Наверное, глупым. Но я не могу отвечать за решения принятые до нас. Я, возможно, принял бы иное решение. Сейчас я не несу никакой ответственности за разрыв Богородицкого договора.

— Не несете? И даже за отказ принять беженцев? Или за отказ предоставить вакцину от СПИДа разработанную вашим гением Александром Сапроновым? Или то чудодейственное мультилекарство созданное им же. Все документы и просьбы российского правительства сохранились в архиве. Но вы им не ответили? Не подумали, сколько жизней вы могли бы спасти? Или не захотели думать? Таков ваш гуманизм, в высшем понятии этого слова?

— Нет. Мы думали. Но вы говорите о периоде одностороннего эмбарго. Это было трудно, но совершенно необходимо решение.

— Почему же? — зло спросил Седов.

Дело не только в этих частностях, — Академик покраснел, — а в общей системе. Наши ресурсы значительно ограничены. Нам надо поддерживать высокий уровень жизни. Я бы сказал несказанно высокий уровень жизни. Мы просто не можем допустить значительного притока беженцев. Не можем дать большого количества лекарств. Не можем дать и продукты питания. Представьте, что произойдет, если наверху миллионы голодных и больных узнают о рае, который буквально под ногами. Начнется стихийная эмиграция. Граждане России потоком хлынут сюда. Произойдет свалка у лифтовых станций, которая перерастет в жесточайшую резню. Жертвы будут огромные. А всех счастливчиков мы не сможем обеспечить. Возможности подземелья велики, очень велики, но они далеко не безграничны. Мы могли бы одновременно принять несколько десятков тысяч человек. Для надземной России это ничего не изменит. Но это нарушит баланс у нас. У нас начнется дефицит питания и медикаментов, возникнет социальная напряженность. Прежние жители подземелья возненавидят вновь прибывших. В итоге, произойдет катастрофа. Ее последствия будут одинаково тяжелыми и для нас и для России. Для нас цена такого решения — социальная и экономическая нестабильность, возможность эпидемий, приход к управлению экстремистов и радикалов. Для России это социальный катаклизм, а с учетом ее внешнеполитического положения это национальная катастрофа и уничтожение российской государственности. Окончательное уничтожение российской государственности. Вы этого хотите?