Ева Фёллер - Волшебная гондола [litres]

Я радовалась за них как никто другой, потому что это гарантировало, что она не станет искать близости не с тем человеком – с Себастьяно.

Который был верен только одной женщине, а именно – мне.

Я сходила по нему с ума, иначе и не скажешь. Мы не показывали наших чувств, хотя в этом и не было никакой проблемы: Мариетту ханжой не назовешь, и вряд ли она сказала бы хоть слово против, если бы мы с Себастьяно разделили постель.

И дело было не в том, что я этого не хотела, напротив. И с ним не могло бы быть иначе. Но мы оба отчетливо понимали возможные последствия. Методы предохранения в пятнадцатом веке были до смешного убогими, в этом я не раз убеждалась, еще когда работала в зелейной лавке Матильды. Кроме того, мы решили подождать. Но это не мешало нам каждый вечер подолгу обниматься у камина. Казалось, будто мы всегда были вместе.

То же можно было сказать про Клариссу и Барта. После ужасного случая в Джудекке они явно стали парой. Они решили пожениться и восстановить магазинчик масок. Старуха Эсперанца исчезла без следа, и даже Хосе не знал, где она находится.

– Эта женщина – как ветер, она пронизывает все времена, появляясь то тут, то там. Может, мы еще когда-нибудь встретим ее в этом времени, а может, и нет. Магазин вы можете спокойно забрать себе, насколько я могу судить, она бы это одобрила.

Кларисса обрадовалась изменениям в своей жизни. Она больше не могла оставаться у Матильды, потому что Матильды больше не существовало. Она будто сквозь землю провалилась, совсем как Малипьеро. Даже зелейная лавка не пережила исчезновения Якопо. Там, где до этого находился магазинчик, теперь была портновская мастерская. Никто даже и не помнил о Матильде, кроме нас, тех, кто прибыл из другого времени или, как Барт, принадлежал к числу избранных. Матильда была из тех добавочных созданий, которые возникают, чтобы переселенцы лучше встроились в новое время, – собственного права на существование они не имели. Судьба немилосердно стирала их, если пропадала причина, вызвавшая их к жизни.

Кларисса поплакала над исчезновением Матильды, поскольку, несмотря на ее грубые манеры, привязалась к ней.

– Она ничего не знала обо всем этом, могу поклясться, – сказала она сквозь слезы.

Она страдала и из-за того, что все эти годы так сильно зависела от Якопо.

– Он постоянно обещал мне, что скоро я вернусь в свое время. Он был таким добродушным, и на него была моя единственная надежда! Я то верила ему, то нет. Эти постоянные метания были ужасны!

Хуже всего Клариссе пришлось в последние недели, когда ситуация обострилась, и не только Якопо, но и Альвис все сильнее давили на нее, чтобы использовать в своих целях.

– В конце концов я просто сделала вид, что со всем согласна, потому что Альвис угрожал убить меня. Но я никогда не хотела причинять никому вреда!

Я решила, что она достаточно настрадалась и заслужила немного счастья. Поэтому я порадовалась, что она решила остаться с Бартом.

– Теперь, когда я знаю, что в любое время могу вернуться обратно в родное время, в Париж, я больше не хочу этого, – призналась она мне. И задумчиво добавила: – Довольно забавно, не правда ли?

Я совсем не считала это смешным, потому что чувствовала себя так же. По крайней мере, иногда – например, когда мы с Себастьяно снова сидели у камина, прижимаясь друг к другу. Разница между мной и Клариссой, однако же, заключалась в том, что я могла снова встретиться с Себастьяно в будущем, а она могла быть вместе с Бартом только в его родном времени. Поэтому передо мной не стоял вопрос о том, хочу ли я остаться здесь или вернуться. Моя жизнь находилась в будущем, даже если здесь я нашла чудесных друзей, по которым буду сильно скучать. Это касалось не только Клариссы и Барта, но и Мариетты с Тревизаном; мне приходилось бороться со слезами каждый раз, когда я осознавала, что больше никогда не увижу их.

Но было бы еще хуже, если бы я никогда не увидела снова своих родителей. Тоска по ним обжигала меня так сильно, как никогда, мне было почти что больно думать о них. Без школы, айпода и шоколада я, быть может, и научилась бы обходиться, но без мамы и папы – никогда.

В день накануне поворота луны я еще раз пошла к монастырю, потому что меня по непонятной причине волновала судьба попугая Доротеи. Мой вопрос о Полидоро сестра Жюстина поняла неправильно. Она просто сунула клетку мне в руку и сказала, что весь монастырь очень рад, что я хочу его забрать, потому что они не могут выносить его непрерывные вопли. Мне следует побыстрее его унести, тогда с меня не потребуют денег за то, что им пришлось не одну неделю его кормить.

Я не собиралась устраивать перепалку и забрала Полидоро с собой. Мне не хотелось задерживаться в Сан-Заккариа дольше, чем необходимо. Не только потому, что десятки молодых монашек снова начали бы липнуть к Себастьяно, – скорее потому, что меня тяготило воспоминание о Доротее. Я довольно долго гнала эти воспоминания прочь, но все-таки ей сочувствовала. Она встретила ужасный конец – и только потому, что влюбилась не в того человека.

– Что нам теперь делать с этой птицей? – спросил Себастьяно.

Я растерянно рассматривала клетку.

– Это ведь не было чересчур глупо, забрать его? – жалобно спросила я.

Но проблема быстро разрешилась, потому что Мариетта пришла в восторг от Полидоро, к тому же, он быстро научился произносить ее имя и начал расточать ей комплименты. Чтобы завоевать ее сердце, ему достаточно было один раз прокричать: «Мариетта, красавица моя».

– Где-то в глубине души я всегда останусь куртизанкой, – сказала она. – Хотя это лишь ничтожная, тщеславная часть меня. Большая и умная часть будет смело ждать предложения Тревизана. Я рассчитываю, что это случится еще до Рождества. Кто-то хочет возразить?

Возражений не было.

И вот наступил мой последний день в Венеции 1499 года. Накануне я плохо спала и часами ходила туда-сюда перед роскошной кроватью с балдахином. Днем я нервничала еще сильнее. К полудню я последний раз прогулялась по городу с Себастьяно. Осень двигалась вперед, и немногие деревья, которые здесь были, уже сбрасывали листья; становилось так холодно, что можно было увидеть выходящий изо рта пар.

Рыбаки, торговцы, портовые рабочие и матросы пестрой толпой заполнили Рива дельи Скьявони и занимались своими делами. Пахло морем и дымом. Мы с Себастьяно бесцельно бродили по набережной, рассматривая отплывающие корабли. Скрип парусов смешивался со свистом ветра и шумом волн.

Обратно мы поплыли на гондоле по Гранд-каналу. Мы проплыли мимо места, где строилось палаццо Тассини. Стены стали еще выше, первый и располагающийся над ним промежуточный этажи были уже готовы. Невольно я посмотрела на то место на берегу канала, где мы с Маттео несколько недель назад ели трамецини. Я едва поверила своим глазам, когда увидела, что он сидит там. Он держал бутерброд обеими руками и откусывал кусок за куском. Я хотела окликнуть его, подмигнуть ему и сказать, что отправляюсь домой, обратно в свое время. Но вместо этого я расплакалась.