Филипп Крамер - Мир Чаши. Дочь алхимика

В первую очередь она обошла стены — небольшая, шага четыре в поперечнике, круглая комната была вырублена в скале, в прорезях всех трех бойниц сверкало море. Двери не было; подойдя к пустой стене между бойницами, девушка приложила руку с Ключом к стене и велела:

— Появись!

Сквозь камень послушно проступила обычная деревянная дверь; Жозефина потянула за ручку и сквозь проем увидела точно такую же комнату и себя, стоящую на пороге. Она шагнула вперед, сквозь свое отражение, и оказалась в точно такой же — нет, в той же комнате. Пространственная магия.

Магический застенок.

«Светлячок» погас, не успев вспыхнуть: стены поглощали плетение по мере его появления, развеивая сотворяемое заклинание и втягивая его Силу. Это было ожидаемо, и Жозефина обратила внимание на мозаику.

Выложенная смальтой, она образовывала широкое кольцо вдоль стен, замыкавшее в себе множество треугольников, наложенных один на другой, каждый чуть повернутый относительно предыдущего — от большего к меньшему, от края к середине. Не хватало ни Силы, ни знания, ни умения, чтобы разобраться в плетениях этого места — и тем паче не хватало, чтобы сломать или пробить их; что ж, если против магии не могла помочь магия — значит, оставалась алхимия, и Жозефина второй раз в жизни надела на палец отцовский перстень.

К ощущению чугунной бочки прибавилось чувство тяжести во всем теле; каждая кость, каждая мышца будто тоже налились чугуном пополам со свинцом, словно сам воздух давил со всех сторон, но двигаться все же было можно.

То, что виделось вырубленной в монолитной скале комнатой, исчезло, процеженное Силой перстня. Остался только мозаичный пол и узоры Силы вокруг: словно две основы для корзин — готовое донце да изогнутые прутья будущих боков — поставили одна на другую так, что донце одной стоит на земле, а другой — смотрит в небо, и пространство меж прутьями заплели не лозой и корой, но прихотливым и мощным плетением заклинаний, которые — Жозефина знала — из ныне живущих повторить никто не мог. Она видела истинный облик комнаты, теперь лишенной всех своих красочных фантомов.

К слову, мозаичный пол тоже остался не вполне таким, как был: теперь ясно было видно, что треугольники образуют не только гипнотический узор, но и водоворот Силы, оканчивающийся в середине воронкой, в которой чувствовалась глубина. Больше идти было некуда, и Жозефина с сознанием своего права бестрепетно шагнула в уходящий вниз поток.

Там была такая же комната — клетка с невероятно толстыми прутьями и плетения Силы между ними, тот же пол, только у стены — точнее, у одного из «прутов» угадывался человеческий силуэт. Она подошла к нему, на ходу снимая с пальца перстень.

Здесь в окна глядела ночь, черная и звездная. У стены, снова прикинувшейся камнем, действительно сидел человек, но не морской маг, которого ожидала увидеть Жозефина, а кто-то другой — молодой еще мужчина в потертом верховом костюме, с длинными золотисто-русыми, беспорядочно рассыпавшимися волосами. Лица его не было видно: он сидел, охватив руками колени и уткнувшись в них лбом. Его Узор Потоков выдавал в нем мага, а вот эмоциональный фон… очень слабый, почти неощутимый, какой-то спутанный, он словно принадлежал умирающему — или находящемуся так глубоко в отчаянии, что оно уже переродилось в полное равнодушие ко всему.

«Апатия», — вспомнила Жозефина. Отсутствие чувств, мыслей и желаний. Испытывающий ее действительно похож скорее на мертвеца — хотя можно ли испытать неспособность испытывать хоть что-то?.. Единственной более-менее живой и имеющей структуру точкой был гербовый перстень рода на указательном пальце, но его мешали рассмотреть пряди волос.

Ощутив присутствие живого человека рядом, мужчина поднял голову. Ни спутанные волосы, ни погасшие глаза не могли скрыть благородство черт, выдающих древнюю кровь.

— Наконец-то… — Голос был хриплым от долгого молчания. — Я думал, вы не появитесь. — Изящества обращения в долгом заключении он тоже не потерял. Или это была холодная вежливость приговоренного, измучившегося ждать казни.

— О чем вы? — тихо спросила Жозефина. — Однажды вы должны были вспомнить про договор и явиться за моей душой.

— Я человек, а не существо Корней… — Он снова понурил голову, безучастный ко всему.

Острая жалость захлестнула Жозефину. Кто бы он ни был, это был живой человек, попавший туда, где жить — невозможно. Осторожность сдерживала, но долг и Дар целителя вкупе с живым, чувствительным сердцем диктовали свое — и тонкие пальцы коснулись спутанной гривы волос. Он вздрогнул, как от внезапного удара, — так вздрагивают, задев локтем незамеченный дверной косяк, и вскинул лицо.

— Или вы мне не кажетесь? — произнес он, сам, казалось, не очень в это веря.

— Кого вы ждали? — спросила она, отнимая руку. Золотисто-русые пряди даже сейчас переливались живым, пусть и потускневшим шелком, а уж если их отмыть и расчесать…

Тень тени усмешки тронула его губы — узкие и сухие.

— Я долго ждал… сначала — надежды, потом — понимания, теперь — смерти. Сделайте это, я очень устал.

— Я тоже ищу выход отсюда, — проговорила Жозефина. — Смерть — не единственный выход отсюда. Я могу попытаться провести вас.

— Нет ничего проще. Расплети обе спирали, и увидишь. — Он выразительно провел взглядом линию от пола до потолка и обратно. — Это песочные часы. Листья сыплются сверху и превращаются в прах. Для меня нет выхода. Все проклятые оказываются тут, и это последнее место, где они оказываются.

— Проклятые?..

— Я отказался от Неба ради власти над Корнями. Для меня нет прощения и потому выхода отсюда тоже нет.

Голос его наконец несколько окреп, и сам он стал выглядеть более живым, особенно пока говорил, и Жозефина решила не давать ему молчать.

— Что это за место?

— Магическая тюрьма в нигде. Она не в Чаше, не в Ветвях, не в Корнях, не на небе, не на земле, не под землей. Нигде. А чтобы выйти отсюда, нужен ключ. Он у тебя есть?

— Да… — медленно сказала она. — А может, и нет.

В ожившем рисунке его чувств медленно проявлялось безумие. Что было вовсе неудивительно…

— У меня был ключ… я его потерял.

— Как? — поразилась девушка.

— Не помню. — Слабый огонек жизни в его глазах начал гаснуть, и она поспешила спросить:

— Что есть ключ?

— Его нельзя вставить в замок, нельзя отдать или продать. Он для каждого свой, — и он уткнулся взглядом в пол. — Я не могу и не должен выйти отсюда. Я достоин смерти, но не могу даже умереть. Я не хочу есть, нет жажды, я даже не могу разбить голову о пол или выпрыгнуть в это нарисованное окно. — Последние слова он почти прорычал, низко и зло. Злость, всегда отвращавшая Жозефину, сейчас порадовала ее — это была новая эмоция, а значит, еще один кусочек жизни. Воистину, смерть милосерднее подобного существования.