Марина Ясинская - Сердце лётного камня [litres]

– А что тебе с ним делать? – ответил вопросом на вопрос Тристан.

– Ну, как мне ему сказать, что надо взлетать? – спросила Ника, напряженно глядя на взлетную полосу, которая становилась все короче и короче.

– Не надо ничего ему «говорить», он давно уловил твое намерение и все понял. Посмотри на свою скорость – уже восемьдесят узлов… Все, плавно тяни штурвал на себя! – скомандовал Тристан.

Ника послушно потянула штурвал на себя, и авион легко и непринужденно взмыл в воздух.

От неожиданности Ника едва не вскрикнула. Надо же как легко! Совершенно не похоже на вчерашнее занятие!

– Достаточно, – через некоторое время сказал Тристан. – Для первого раза этой высоты хватит.

Ника нашла глазами авиагоризонт – длинную легкую палочку, балансирующую на небольшой стойке, закрепленной на приборной панели. Выровняла по ней авион. Некоторое время крепко держала штурвал, готовая в любой миг скорректировать полет, но постепенно расслабилась; авион легко парил в воздухе, и ему не требовалось помощи.

– Вчера все было совсем не так, – призналась Ника, боясь даже на миг отвлечься и взглянуть на Тристана. – Я едва оторвала авион от земли.

«Почему же сегодня все по-другому?» – отчетливо прозвучал незаданный ею вопрос.

– Вчера ты и твой аэролит были совершенно не настроены друг на друга.

– Но если все дело в настройке, – сказала Ника, начиная понемногу верить в ту безумную, как ей показалось, версию, которую озвучил Тристан, – то почему нас не учат этому в школе?

– Потому что теория о том, что чем больше эмоций авионера и ее аэролит испытают вместе, тем легче им работать, пока не получила научного признания.

– Но тогда как об этом узнали вы?

– Экспериментальным путем.

– И что, ни с кем не поделились своим открытием?

Тристан криво усмехнулся.

– Большинство до сих пор не могут смириться с мыслью, что летный камень признал мужчину, – думаешь, кто-то поверит в то, что я еще и сумел улучшить связь между авионером и его аэролитом?

Ника промолчала. Она почти видела недоверчивые ухмылки на лицах высших чиновниц Министерства полетов: какой-то мужчина вздумал их учить тому, как лучше работать с аэролитами?

Тристан тем временем продолжил:

– Школа держится своей проверенной программы. Вот и получаются на выходе средненькие авионеры, которые с трудом могут донести своим аэролитам что-то сложнее приказа «взлетаем» и «садимся». Что ожидаемо – многому ли можно научиться с таким подходом, как у инструкторов летной школы? Думаю, вчера ты сама в этом убедилась.

– Вообще-то я думала, что это мне просто инструктор попалась неопытная… А они, получается, всех так учат?

– В основном да.

И тут Нику осенило:

– Так вы что, специально это сделали?

– Что? – поднял брови Трис.

– Не пришли вчера! Чтобы я полетела с другим инструктором и… хм… в полной мере почувствовала разницу?

Тристан не ответил.

Ника только покачала головой. Она хотела бы рассердиться, но восторг от полета затмевал собой все остальное.

И все же…

– Но почему тогда у других вчера получилось намного лучше, чем у меня?

– Потому что у них обычные летные камни. А наши с тобой аэролиты – они уникальны, полумеры им неизвестны. Если плохо, то очень плохо. Если хорошо, то лучше всех. И когда авионера и аэролит действительно хорошо настроены друг на друга, то летный камень улавливает твои малейшие намерения и делает все практически сам. Его не нужно заставлять, ему не нужно приказывать, не нужно постоянно концентрироваться на задаче, все будет получаться легко и просто.

Ника покачала головой. И впрямь – легко и просто. Настолько, что ей самой до сих пор не верится. Очень зря метод Тристана не принимают на вооружение…

– И что теперь?

– Как – что? Лети! Учиться тонкостям мы будем позже, а первый полет – он для того, чтобы получить удовольствие и запомнить его на всю жизнь.

Получить удовольствие? Что ж… Ника наконец рискнула оторвать взгляд от приборов и посмотреть вниз. Земля раскинулась под ними бескрайним пестрым ковром. Над заплаткой авиодрома поднимались другие авионы и кружили неподалеку; с этой высоты казалось, что они держались очень низко над землей. Ника покосилась на Тристана: а им можно было так высоко подниматься?

Авионер сидел рядом, расслабленный и спокойный, и было совершенно очевидно: его не волнует ни то, что за штурвалом сидит абсолютный новичок, ни то, что думают остальные инструкторы школы по поводу того, как положено проводить учебные полеты.

– Мы в своей собственной лиге, – вдруг произнес Тристан, словно подслушав мысли девушки. – Нам не могут диктовать, что и как делать, потому что никто из них не обладает аэролитом такого размера и ни за что не справится с такой мощью и скоростью. Мы – сами себе указ. Привыкай. Эта высота и это небо – они только наши.

Ника подумала, что к такой мысли быстро не привыкнуть; собственно, она впервые услышала ее только сейчас, и та ее просто поразила. До сегодняшнего дня девушка чувствовала себя в летной школе незваной гостьей, которую пока хоть и не выкинули вон, но точно не рады видеть. И тут вдруг – собственная лига!

Да еще и это «мы». Маленькое «мы», которое подразумевало всего двоих, – Нику и этого малознакомого ей мужчину, которого она почему-то даже мысленно не могла назвать привычным «джентльмен». Тем не менее именно Тристан понимал ее лучше, чем все другие, потому что их объединяло нечто совершенно уникальное и недоступное остальным. Это было странное чувство – осознавать, что совершенно чужой человек в чем-то тебе ближе всех на свете.

Ника покосилась на Тристана. Чувствовал ли он то же самое? Или она все сама себе напридумала?

Удовольствие удовольствием, но девушка не забывала поглядывать на указатель авиагоризонта. Чуть скорректировав штурвалом угол крена, она перевела взгляд на небо. Их небо. Их с Тристаном. Вокруг раскинулась звенящая прозрачная ширь. Легкие облачка были совсем рядом, казалось, вытяни руку наверх – и зачерпнешь горсть пушистого пара. Заходящее солнце лежало где-то внизу и заливало небо огненной полосой заката. Сбоку промелькнула припозднившаяся с перелетом в теплые страны стая гусей.

«Я лечу…» – внезапно осознала Ника.

«Я лечу», – повторила она про себя и тут на нее буквально обрушилось ощущение бесконечного счастья и опьяняющей свободы.

– Я лечу! – сказала она вслух и засмеялась. – Я лечу!

Ника летела.

Когда Ника с Тристаном наконец вернулись к авиодрому, уже сгустились плотные сумерки.