Тим Вернер - Мы, монстры. Книга 2. Иные [СИ]

Нивен, пожалуй, и правда держался на ногах лучше, чем он. Правда, что-то не так все еще было с его лицом. Побледнел, что ли... С другой стороны, попробуй определить, бледный он или нет с его-то серой рожей… Зато капитан точно побледнел в очередной раз — вспомнил, что у него на корабле не только голова чудовища с прилагающейся к ней болтающейся за бортом тушкой, но и нечистокровный эльф.

Эльф между тем подошел к чудовищу, деловито извлек из глазницы мечи, посмотрел на изрубленную Йеном шею вегеры, тихо сообщил:

— Криво, — поднял прозрачный взгляд на Йена и четко скомандовал. — На весла. Оба. Я займусь змеей.

— Это не змея, — в очередной раз, теперь — Нивену, попытался втолковать капитан. А потом вдруг возмутился. — И как это “не привезем”?! Вы что?!

Эльф наклонил голову набок, будто пытаясь понять, что именно из его слов не расслышали, Йен подхватил под руку капитана и потащил к веслам, примирительно втолковывая:

— Наша змея — что хотим, то и делаем...

Усадил капитана, налегли на весла, двинулись — и почти сразу же судно снова сильно качнуло, а со стороны мачты ровно сообщили:

— Готово.

Теперь уже и Йен удивленно уставился на Нивена. Чертов эльф даже не запыхался. Звука лишнего не издал. Деловито вытирал от крови и слизи короткие изогнутые клинки, тело монстра уже ушло под воду, а аккуратно отделенная голова лежала на палубе.

Нивен с силой толкнул ее ногой — она перевернулась. Толкнул еще раз — перевернулась опять. Стукнулась в борт. Нивен зашел с другой стороны, толкнул опять — туда, где борт был проломлен. С громким “бульк!” голова ушла под воду. Капитан еще раз вздохнул.

— Нам всем ее будет не хватать, — доверительно бросил ему Йен и тут же поинтересовался. — Мы идем верным курсом?

И покосился, сначала — на Ирхан, потом — на Нивена.

— Да, — ответил капитан.

— И не будем менять курс? — снова уточнил Йен.

Вдруг его схватили шкирки и рывком отдернули от весла.

— Поговорить, — бросил Нивен, перехватил за рукав и потащил за собой.

— Точно перекупался, — пробормотал Йен, пытаясь стряхнуть его руку. — Поговорить! Ты — и поговорить! Ты вообще сколько слов-то знаешь? Хочешь, новые выучим?

Нивен дотащил его до надстройки, затащил за нее и впечатал спиной.

— Ладно, — согласился Йен. — Не хочешь учить — не будем…

— Нельзя, — сказал Нивен и поднял указательный палец к самому его носу.

— Учить? — спросил Йен.

— Убивать, — ответил Нивен и мотнул головой в сторону весел. — Я понимаю. Он свидетель. Он видел. Мы знаем курс. Можем дойти без помощи.

— Но-о...? — протянул Йен, ожидая продолжения.

— Но нельзя, — отрезал Нивен.

— А-а, — просиял Йен. — Так бы сразу и сказал. Теперь-то все стало на свои места!

— Ты понял? — уточнил Нивен.

— Ты, между прочим, всех своих убил, — обиженно напомнил Йен. — А за мной гонятся. И если он приведет их ко мне…

— Всё, - сказал Нивен. — Иди к веслам. Я подойду. Сменю.

Что-то новое было в бессмысленном мертвом взгляде. Что-то такое, что сразу стало ясно: спорить бесполезно. Что-то очень жесткое, очень твердое, уверенное и, возможно, чуть более живое, чем Йен привык. С ним говорил не труп — человек. Чертовски уверенный в том, что знает, что делать. И совершающий ошибку. В конце концов, это было немного даже приятно: эльф, который всегда безразлично прав, стал похожим на нормального человека. А капитан… А капитана можно будет на суше достать.

Нивен медленно сел прямо на палубу. Он чертовски устал. И теперь наконец позволил усталости победить. Монстр — на дне, люди — на веслах, судно идет своим курсом.

Он закрыл глаза. Он все сделал правильно — он знал. Чувствовал.

Головокружение, ломота в теле, нехватка воздуха и подступающая к горлу дурнота. Так, наверное, Йен себя чувствовал всю дорогу на корабле?

“Нужно спать”, — сказал себе Нивен.

Просто поспать. Закрыть глаза — и чтоб никаких голосов, никаких сгустков тьмы, чтобы тихо и темно. И всё.

— Можно мне отдохнуть? — шепотом спросил в пустоту, в скрип корабля, в шум волн, вдаль. И отключился.

— Отдохнуть… — прошептал Лаэф, склоняясь над ним. Положил ладонь на лоб — укрыть от кошмаров, чтоб не заглянул в гости Ух’эр, от него ведь чего угодно можно ожидать. — Если бы ты хотел отдохнуть, ты бы затаился, глупый ребенок. Ты не лез бы в море и уж точно не лез бы на рога к морскому змею. Ты бы слушался меня. Ты бы спал — я бы все за тебя сделал… А ты… Тебе повезло, что и мне нужно отдохнуть.

Добавил со странной интонацией:

— Нам всем нужно отдохнуть, — и рассыпался тенями вокруг Нивена.

Он видел сны когда-то.

Сейчас была безликая пустота, и снами казались моменты пробуждения.

Но когда-то он видел. Даже, когда уже был слеп, а мир — незрим, отравлен, раздроблен, покрошен в куски: каждая тень шептала о том, что видит она, а Лаэф собирал картинку, но каждый раз она получалась кривой. Как Ух’эр.

Даже тогда он видел сны. И в снах мир был цельным. Мир был огромным, воздух — чистым, звенел вдали смех Кхаоли, а может — Ух’эра, было все равно.

И Лаэф шел в этом сне в тени деревьев, мельком замечал вдали лесную хозяйку Тэхэ, слышал грохот, доносящийся из кузни Заррэта, а еще шорох над головой — то качалась на ветвях Эйра.

И он — видел.

И знал, точно знал, будто со стороны смотрел на себя — его глаза сияют. Они всегда сияют — небывалыми фиолетовыми звездами-соцветиями.

Он будто бы шел домой. Не на Гъярнорру, нет, куда-то, где он никогда не был. Но где был дом.

А она шла ему навстречу. Всегда шла навстречу.

Ослепительно белая. Медленно, неспешно, глядя чуть выше его головы, подставив лицо лучам Ирхана. И улыбалась.

Он не знал, что она будет делать, но держал кинжал за спиной. Всегда — за спиной. И всегда, в каждый сон, им не хватало нескольких шагов. Чтобы сделать выпад — полоснуть черным кинжалом по белоснежной коже. А то и проткнуть сердце. Кожу же — потом разорвать когтями. У него длинные острые черные когти, из-под которых сочится отравленная Тьма. У него кинжал, с которого капает яд любимой змеи Эрхайзы. У него в конце-концов Ух’эр за спиной — не зря же звенит, висит, серебрится его смех в воздухе.

И если не его когти да кинжалы — то дыхание Ух’эра, могильный холод, погубит ее.

Всего несколько шагов.

Он никогда не успевал сделать их — просыпался. Он никогда не успевал, но мечтал он них. О ее крике, о золотой крови, что ручьем хлынет ему под ноги, о белой коже, разодранной его ударом. О том, как ломается тонкая шея. Не гнется — как и вечно прямая спина — значит, сломается.

Он мечтал о том, как она, отвергнувшая, ослепившая, презирающая, несокрушимая и непогрешимая, как она наконец падает к его ногам. Он мечтал увидеть это во сне, а после — воплотить в жизнь.