Рина Море - Огонь и Ветер [litres]

Его Величество улыбался, обнимая меня. Голос его звучал свирепо, но в то же время с мечтательными нотками.

– Что было дальше? – тихо спросила я, когда поняла, что больше он рассказывать не собирается.

Пожал плечами.

– Эту часть знают все. Пришел в наше посольство при дворе Ситапи Второго. Опасался, что они в сговоре с Блиссой или анманцами, но там никто ничего не знал. В порту стоял еще один анманский корабль, но я уже точно знал, в какой его части должна вспыхнуть одна маленькая искра.

– Вы забрались и на этот корабль?

– Нет, зачем? Я слышу огонь, где бы он ни был. Где-то взрываются звезды, я и их кострами согрет. Если нужно, я раздую искру, вспыхнувшую на Другом конце мира.

Король Ситапи боялся анманцев, но нам удалось напугать его сильнее. За один день и одну ночь я собрал всех саган королевства, и приезжих, и тех, кто был изгнанником, Ситапи отдал нам три корабля, две тысячи своих солдат. Эти чернокожие – отлично обученные вояки, в отличие от наших людей. Две сотни были вооружены ружьями. Еще одно судно забрали, купеческое, прибывшее из Империи. Саганы надели кольца-амулеты, заткнули уши. Эти ритмы – они не только звуки, но уши заткнуть частично помогает. Каким-то образом князя успели предупредить о нападении, но это его не спасло. Перетащить огромные резонаторы с одного побережья на другое они не успели, выслали навстречу два анманских корабля, тоже с музыкой. Хорошая была драка.

Л’лэарди Верана, вы хотите знать, что было дальше?

– Конечно!

– Я привез в Империю двух мастеров человеческой расы, родом из Палакки. Хотел вооружить нашу армию ружьями. Отец был категорически против. В конце концов мы с ним договорились, как мне тогда казалось, что хотя бы небольшое собственное производство огнестрельного оружия нам необходимо. Он согласился со мной. Но в последние годы ему были свойственны вспышки ярости. В один из дней он сжег мастерскую. Вместе с мастерами. С Грегом, с Мартом, с подмастерьями. Я считал своим долгом создать для империи механическое оружие более совершенное, чем у анманцев. Все время проводил в мастерской. У нас кое-что получалось. За день до этого я подарил Грегу небольшое владение в предместье столицы. Он с женой в Империю приехал, у него накануне сын родился. Если можно так сказать, он был моим другом.

Разумеется, я никому не рассказала о прогулке. Мама даже обиделась на мою молчаливость. Пришлось сказать, что император на долгое время был вынужден отлучиться из дворцового парка, таким образом мне удалось не солгать. Бусы тоже никому не показывала, спрятала под платьем. Зато, когда наконец закрылись двери спальни и погасли в доме огни, я бегала по комнате, я терлась о янтарь, как кошка, щекой, лбом, прижимала бусы к груди. Пусть мне сегодня приснится император!

В доме бабушки было принято рано отходить ко сну. Через полчаса после того, как все разошлись по комнатам, в ворота забарабанили. Внизу забегали слуги. Раздался гневный голос бабушки. Наконец позвали меня. Я даже испугалась. Что могло случиться?

В гостиной стоял саган-водяной, кажется, ранее я видела его несколько раз среди придворных.

– Л’лэарди Верана, Его Императорское Величество Огненный Князь передают вам пожелание добрых снов и просят принять этот подарок.

Водяной протянул мне небольшую шкатулку темного дерева, инкрустированную золотом, янтарем и еще каким-то зеленым камнем, кажется, тоже янтарем. Эта шкатулочка с императорским вензелем и символическим изображением Мирового Древа сама по себе была прелестна, но, когда я откинула крышку, ахнула даже бабушка. Внутри лежал кусок янтаря, размером примерно в половину моей ладони, вырезанный ювелиром в форме сердца, а в янтаре…

Бабочка в янтаре казалась живой. Распахнутые крылья, правые чуть изогнуты, будто под ветром, прозрачно-сине-зеленые, прорезанные черными полосками. Вставшие дыбом волосинки на ножках и брюшке. Вытянутые вперед усики. Огромная и яркая, она будто и в вязком золоте янтаря продолжала полет, только неразличимо-медленный.

Полночи я прорыдала. Не хочу уезжать из Империи, не хочу далеких диких человеческих стран, среди которых нет ни одной, равной нашей, не хочу дороги, на которой я не встречу тебя, мой император.

Можно быть скромной, можно осторожной и недоверчивой, но не могу же я быть совсем слепой.

Авердан, Дан-н-н думает обо мне. Возможно, даже не реже, чем об Эльяс. Конечно, Сибрэ-императрица – это не только смешно, но и страшно. А я бы на том берегу тоже не выдала вас анманцам, мой император. Я была бы счастлива сражаться за вас, беречь вас, отдать жизнь за вас. Не надо императорского титула, я согласна на должность шута. Только стихию оставьте.

Какие же холодные осенью ночи. Даже янтарь не греет. А бабушка, как всегда, экономит на дровах. Какие страшные дни меня ждут. Как же я боюсь – побега, того, что меня поймают, и путешествия тоже боюсь. Я ведь всего-навсего изнеженная девочка из знатной семьи, всю жизнь окруженная комфортом и слугами. Я ничего не умею – ни сражаться, ни болтать с простыми людьми на их языке. Ни даже суп приготовить.

Кто придумал, что у женщины не может быть стихии?! Кто первый отнял душу у своей жены? Кто ты, мерзавец?!

Все проходит, и даже бессмертные исчезают. Пепел лежит там, где был раньше костер, но на месте костра однажды родятся цветы. Эта история случилась в те незапамятные времена, когда первые дети мира были молоды и рождали новых, а человечество – всего лишь маленьким племенем в долине двух великих рек. Чудовища и боги были реальностью, а космические корабли – сказкой несбыточного будущего. Его звали Имнас, что в переводе с давно исчезнувшего языка значит «рассвет». Голубая кровь речных нимф смешивалась в его жилах с молодой и ненасытно-жадной алой. Он строил корабли, похожие на те бумажные, что человеческие дети пускают нынче в плаванье по лужам, только его кораблики из паутины, щепок и солнечного света плыли прямо к звездам и никогда не возвращались. Ничего удивительного – он был потомком первых детей Земли, он был правнук Солнца. Он так мог.

Речная нимфа, холодная и привязчивая, не считала года. Она любила неизменность. Человек, которого Имнас звал своим отцом, много лет спал в ее тинных объятиях, и в голубом хрустале воды его лицо продолжало оставаться молодым и прекрасным. Какая-то женщина каждую весну приходила на берег кричать и плакать.

– Проснись! – кричала она – Проснись!

Страшный шаман однажды привел с собой ветер, притворился огнем. Отвлечь нимфу успели ненадолго, шаман пожертвовал жизнью; но удалось украсть сына.

Мальчик молча сидел на площади в центре деревни, а люди толпились вокруг и дивились. Лицо его было белее горного льда, очи темнее ночного неба. Голубые ветки жил вились под кожей. Шелковые волосы, сизые, будто голубиное крыло, ниспадали до ног, укутывали голое тело. «Дождь! – шептали селяне воодушевленно. – Если сжечь Великую Кровь, пойдет дождь!»