Карина Демина - Мертвая

А тут...

Теплое молоко с медом.

Печенье, которое мне позволялось есть в кровати. Непременная сказка и поцелуй.

- Спи, дорогая, сладких снов, - мамин шепот доносится сквозь время. И я вздыхаю. Сладких... что бы ты ни сделала... что бы они ни сделали, они ведь все равно мои родители.

И я найду ублюдка, их убившего.

Зато... кажется, я поняла, почему корона так старательно не желала, чтобы кто-то копался в этом несчастном случае. Как знать, до чего бы докопались...

...а еще знаю, к кому хотела обратиться мама.

И почему.

Глава 45

...спящий, Диттер выглядел почти мило.

Подушку обнял, подмял под себя, будто опасаясь, что некто неизвестный и коварный стащит этакое сокровище у бедного инквизитора. Одеяло же на пол отправил.

Нос морщит.

Губами шевелит... пузыри не пускает, все радость. Я присела на край кровати и, вытащив торчащее из подушки перо, пощекотала нос.

- Что... - проснулся Диттер мгновенно.

И на пол скатился.

С подушкой.

И...

- Я ведь и убить могу, - проворчал он, поднимаясь. А подушку так и не выпустил... кстати, спать нагишом - это да... в этом что-то да есть...

- Розы не люблю, - сказала я. - Особенно белые. И лилии терпеть не могу.

- Это к чему?

- Если упокоишь, принеси на могилку фрезии.

- Запомню.

- Лучше запиши.

Он, осознав, что пребывает в виде не самом подобающем для бесед, присел и потянулся за одеялом. А я ухватила за другой конец.

- Могу я... - после сна голос был хрипловатым, низким. - Узнать... что тебе... понадобилось в столь... раннее время?

Подушку сменило одеяло.

На инквизитора в одеяле смотреть было не так интересно, и я потянулась, легла на кровать.

- Тебя, - мурлыкнула.

Обычно, мужчины как-то смущались.

И этот слегка покраснел.

Но выдержал взгляд.

- Зачем?

- Не знаю... - я провела коготком по кровати. - Может, просто так... а может... насиловать пришла?

- Только то?

И бровку этак приподнял, насмешливо.

- А мало?

- Это смотря как насиловать собираешься, с фантазией или без...

- А как надо?

Вообще-то я письмецо принесла, но оно обождет. Вон сколько лет пролежало, и еще полежит, никуда не денется. А тут на меня смотрят так, что в жар бросает, и шепчут громко:

- С фантазией, разумеется... насилие без фантазии - это скучно. От трех до пяти...

- Чего?

Диттер наклонился.

- Лет каторги, - также шепотом произнес он. - Это если я не при исполнении...

- А с фантазией?

С одеялом он расставаться не спешил.

- Это смотря какая фантазия... бывает годик-другой сверху накинут, а бывает, что и до костра нафантазировать можно.

Ага.

Запомню.

Просто на всякий случай.

- Скучный ты человек, - сказала я, протягивая письмецо. - К тебе с интересным предложением...

- Так все-таки предложением?

- С намеком, - я поерзала, устраиваясь поудобнее. А что, теплая, лежать приятно. - Откровенным... а ты про костер. Нехорошо.

- Больше не буду.

Письмо он взял и отложил - о диво дивное - в сторонку.

Вышел.

Вернулся уже одетым, вернее, скорее одетым, чем раздетым. И главное, очередной уродливого вида костюм. Прямо так и хочется разодрать на клочки это бурое уныние... правда, сдерживаюсь, а то мало ли, сколько за костюм дадут.

На каторгу за порчу чужого имущества я попасть не хочу.

- Извини, - сказал Диттер, присаживаясь рядом. И пуговичку крохотную на рукаве застегнул. - Я не хотел тебя обидеть.

- И не обидел.

Наверное.

Разве что самую малость и... я взрослая, я умею справляться с обидами, и даже яду в кофий не плесну.

- Я чувствую, - он взялся за вторую пуговицу. Кто додумался до мужских рубашек с пуговицами на рукавах? Вот этого человека на костер отправить надо. Как же тихое благородство строгих запонок?

Диттеру бы пошли.

- Это ничего не значит.

- Возможно. Или нет, - пуговица ускользала. И я вздохнула:

- Давай помогу... в знак прощения. А что до остального, то успокойся. Я прекрасно понимаю, что не совсем жива и... это многое меняет.

Молчит, паразит.

А ведь предлог такой удобный... и ведь действительно, я мертва. Слегка прохладна. И пусть похожа на живых, но сути это не меняет. И что теперь? Ограничить круг земных удовольствий клубникой со взбитыми сливками? Или искать извращенца... только где их ищут? Еще вариант купить любовника из молодых да голодных, готовых на многое за относительно небольшую сумму. Только... как-то все это...

Мерзко?

Отвратительно?

Вполне в духе моего проклятого рода, но это же не значит, что я должна... ничего не значит. Пуговицу вот застегну, воротничок поправлю. И улыбнусь пошире.

Поклыкастей.

- Не так уж и многое, - Диттер осторожно провел пальцами по моей щеке. - Ты более живая, чем многие и...

Тогда в чем, мать его, дело?

В той несчастной безголовой ведьме, которая самоубилась, закрепив проклятье крови? Нет, я понимала, что он к ней неравнодушен был, но, простите, в любовь на века не слишком верю. И... не мое дело. Я - Вирхдаммтервег, а мы гордые люди.

Дважды в чужую постель не полезем.

Пусть и теплую.

- Я не смогу просто так, чтобы легко и без обязательств. Понимаешь?

Понимаю.

Я мужчин подобного типа в прошлой жизни, которая настоящая жизнь была, избегала всеми силами. Уж больно занудны они в своем постоянстве, и смешны, как мне казалось. Теперь... нет, те по-прежнему занудны. И все так же смешны в стремлении соответствовать идеалам общественного мнения, а этот... этот другой.

Мой.

Личный. Даже если он пока не согласен.

- Это первое. А второе, - он вздохнул и отстранился. - Ты уверена, что это не эликсир твоей сестры?

Что?

Какой к богам всем... или... а если и вправду? Я ведь раньше выбрала бы Вильгельма, яркого и слегка ядовитого, так с какой это радости...

...или плевать?

- Плевать, - я решила вслух.

...мы, Вирхдаммтервег, конечно, гордые, но еще и настойчивые. И кажется, Диттер что-то такое понял, если отстранился и встал. За письмецо взялся...

Ничего.

Я подожду. И пока дочитает. И вообще... правда, не слишком долго. Времени у нас не особо осталось. Если, конечно...

...мысль была в достаточной степени безумна, чтобы хорошенько ее обдумать.

Завтрак проходил весело.

Я пила кофе.

Диттер жевал черный хлеб, который щедро намазал маслом и возложил поверх розовую пластинку ветчины. Оглядевшись, он увидел соусницу и подвинул к себе. Плюхнул ложку острого томатного соуса, накрыл еще одной пластинкой ветчины...

...остывала овсянка.

А Вильгельм бегал вокруг стола.

Как бегал. Очень быстро ходил, нелепо подпрыгивая на каждом третьем шаге, и полы полосатого халата развевались, позволяя разглядеть и серые подштаники, и серую же форменную рубашку, которая пропиталась потом и прилипла к тощему телу инквизитора.

- Это... это уму непостижимо! - воскликнул он, пнув стул.