Карина Демина - Мертвая

Проклятье ее парализовало, но не лишило способности чувствовать.

- Я могу тебя отпустить.

Она смежила веки.

- Это ведь моя сестрица все затеяла, верно? Сейчас... почему? - я вместе с ней ощущала, как гниет тело, как расползаются мышцы и трещат под тяжестью их кости.

Я слышала вонь.

И сдерживала крик.

- Агна... ее... избаловала... все позволено... сила... сильным сила... слабым... - изо рта тетки пошла кровь, а я с сожалением убрала руку.

Огляделась.

Вот как-то... надо было хоть нож прихватить, что ли. Нет, я вполне способна свернуть человеку шею, но вот... ножом было бы сподручней.

- Отойди, - велел Диттер. - И отвернись. Пожалуйста.

Я отвернулась.

Мне не сложно. Я слышала мерзкий чавкающий звук... ножа он тоже не прихватил, а вот камень взять додумался.

- Свидетель, между прочим, - Вильгельм был преисполнен странной меланхолии. - А еще, подозреваю, в храме нам будут не рады...

Вздохнул тихонечко Монк.

- Тогда вам лучше уйти, - я повернулась к маленькому жрецу. - Тебе точно. Ты будешь... лишним.

- Нет.

Вильгельм так же молча покачал головой. Диттер и вовсе сделал вид, будто не услышал предложения. А я... я поняла, что все идет именно так, как должно.

Вот лестница.

И ступеньки.

И голос, зовущий меня. Нет, не по имени. Он взывает к самой сути моей, а потому устоять невозможно. Я и не хочу... не хватало, чтобы я отступила теперь.

Вперед.

Белое платье.

Розы... я притащила сюда розы... пускай, авось и пригодятся... если что, хотя бы алтарь украшу.

Впрочем, его украсили и без меня: на камне лежала голова. Вполне себе человеческая и довольно свежая с виду, а главное, весьма и весьма знакомая. Герр Герман, стало быть, не сбежал. Что ж... у каждого своя дорога.

- Здравствуй, - сказала я той, которая глядела на голову с немалым удивлением в золотых глазах. - И прости, что задержалась...

- Ничего, - этот голос наполнил маленький храм. - Мы подождали. Мы умеем ждать.

Я говорила, что вкус у моей дорогой сестрицы отсутствует напрочь?

Да и разум тоже.

Алые свободные одежды, конечно, хорошо... и ткань великолепная, насыщенного темно-красного цвета... шелк переливается, льнет к бледной коже, вот только кожа эта кажется немного рыхловатой. И пятна краски на нее легли неровно.

Красная.

Конечно.

И золотая, но золота немного. Оно капельками собралось на скулах, поднимаясь к вискам, тогда как алая краска толстым слоем покрывала и щеки, и переносицу, и лоб. Волосы сестрица выкрасила в черный и зачесала, несколько, правда, перетянув, отчего лоб ее казался слишком гладким, а глаза приобрели нехарактерную прежде раскосость.

- Утра доброго, - сказала я, решив все же быть вежливой. - И куда это ты так вырядилась?

Она была боса.

И на щиколотках поблескивали браслеты. Они же унизывали запястья, мешаясь друг с другом, сливаясь в один неудобный, полагаю, и отвратного вида золотой ком.

- Склоните головы пред ее ликом, - велела сестрица, вытаскивая из шелковых складок нож. Такой хорошо знакомый нож... стоило припрятать его понадежней, но кто ж знал, мне казалось, что надежней храма места нет, а оно вон как оказывается.

- Ибо грядет время истины!

А пафоса-то, пафоса... и глаза блестят, зрачки расширены... чего она накурилась?

Или наглоталась?

- Слушай, что за дурь ты затеяла? - я отпустила руку Диттера, отчаянно надеясь, что у него хватит ума не лезть на рожон. В конце концов, даже я ощущаю, что в этом неуклюжем тельце собрались немалые силы.

Может, поэтому Летиция и сошла с ума?

Все-таки у каждого есть свой предел, а сестрица...

Она рассмеялась, и от смеха этого запахло кровью. Надо же... а ведь знакомо...

- Ты... ты думаешь, что самая умная? - спросила сестрица, и крутанула запястьем. Какой-то неприятный такой жест, у нормального человека связки не позволят подобное сделать.

Но сила загудела.

А дознаватели рухнули. Вот стояли, и вот уже лежат, свернувшись, схватившись за голову, не способные справиться с болью, отголоски которой я ощущала.

...Монк...

Исчез?

Или... его я потеряла. Но когда? По пути сюда? Или уже в Храме? Свет не может раствориться без остатка, но вполне способен спрятаться во тьме.

- Я заберу их жизни.

- Заберешь, - не стала спорить я. Возражать безумцем в принципе не стоит.

- А ты... ты будешь служить мне... верой и правдой... - она вдруг тряхнула головой, будто сбрасывая пелену морока и заговорила иначе. - Она... она любила меня больше... она сказала, что ты - ничтожество... такое же, как твоя мать... беспомощная и капризная, избалованная...

- Ты сейчас о бабке? Она была редкостной сучкой, как мне кажется.

- Что ты понимаешь?! - злоба исказила и без того не слишком симпатичное личико. - Она меня любила... по-настоящему любила... она одна...

- Она тебе это сказала? - я подошла к статуе и села у ее ног. - Поговорим?

- Она...

- Тебе было плохо дома, верно? Твоя мать не слишком-то тебя жаловала. Она рассчитывала потеснить мою. Занять ее место. Стать хозяйкой дома... если бы родился мальчик, так бы и вышло, но увы, она родила тебя, а девочка в этом доме уже имелась. К чему вторая?

А глаз-то у нее дернулся.

- Ей платили содержание. Дом вот прикупили. Но это - крохи... она злилась и злость вымещала на тебе, верно?

- Что ты понимаешь...

- Я понимаю, что если бы моя бабка и вправду любила тебя, она бы забрала сюда.

- Она не могла!

- Почему?

- Договор!

- Я его читала, - я пожала плечами. - Там говорится лишь, что ты не имеешь права претендовать на титул и наследство, но ни слова о том, где и с кем ты должна жить. Правда в том, дорогая, что моя бабка любила и умела играть с людьми... с тобой вот... со мной... мне было одиноко. Ты не представляешь, до чего мне было одиноко... я бы душу отдала за кого-то, кто был бы рядом... и сестре бы обрадовалась. И она знала...

...тоскливая тишина моей комнаты.

Вышивка заброшенная. Книга, раскрытая посередине, но я, сколь ни пытаюсь, не могу вспомнить и строчки. Аромат бабушкиных духов.

Ее прикосновение.

Ей надо уходить. Ей жаль, что придется оставить меня одну, но я ведь уже большая. Я найду себе занятие... найду непременно... и жаль, что я не смогла ни с кем подружиться.

Но что сделаешь.

Характер.

У всех Вирхдаммтервег непростой характер. А я - истинная Вирхдаммтервег.

- Ты лжешь.

И тьма сгущается.

Я слышу ее, такую близкую и такую чужую, подневольную. Выходит, у сестрицы получилось ее стреножить... и все те смерти - это не просто так, это тоже эксперимент, хотя и совершенно безумный, но, кажется, вполне успешный.

- В чем? Ты ведь читала. Вспомни, - я не смотрела на нее. Лучше руки разглядывать. Когти вот... интересно, если покрыть их алым лаком, они будут выглядеть менее устрашающе?

- Ей было просто удобнее управлять нами. Разделяй и... каждой по капле внимания... а еще правильные слова, чтобы в головах появлялись правильные мысли. Мне вот она говорила, что у меня на редкость тяжелый характер, - я коснулась виска. - Что из-за него у меня нет друзей... и не только друзей... а тебе внушала, что ты никому не нужна. Только ей... и что ты заслуживаешь большего.