Карина Демина - Мертвая

- Моя дочь... нуждается в защите, - мама достает тряпки и вручает одну мне. - Мне жаль, что мы... что я давно не появлялась... раньше все это казалось мне немного... странным. Древние обычаи и все такое... в современном мире к ним относятся скептически.

Я коснулась пальцем золотого черепа.

- А он не настоящий?

- Здесь - нет, но есть настоящие. Показать?

Я киваю.

- Да и она... не была бы рада. Она большая собственница.

- Кто?

- Твоя бабушка, дорогая... постарайся вытирать пыль аккуратно. Это великая богиня... многие ее боятся.

Почему?

Я смотрела снизу вверх, вглядывалась в золотое лицо, пытаясь понять, что в нем страшного? Но не понимала. Красивая. И на маму чем-то похожа. Только забытая. Тоже целыми днями сидит здесь одна. Меня вот оставляют в детской, поручают какую-нибудь глупую работу и попробуй только не выполнить, так накажут. Но когда никого нет, еще хуже, потому что скучно.

Я сама не заметила, как заговорила с ней.

...и в тот раз мы с мамой убрали все-все.

А еще я оставила клочок бумаги с алым отпечатком руки. Краска была здесь, ею мазали алтарь, а я вот руку и приложила ее... и стало вдруг горячо, а еще немного щекотно. И отпечаток получился красивым. Я потом и второй сделала. Для мамы.

...вечером мама поругалась с бабушкой. Я не собиралась подслушивать, но все-таки...

- Ты понимаешь, что нарушила порядок. Ее должна была представить хранительница дома, и это недопустимо... - бабушка даже слегка повысила голос, что было совсем уж удивительно. - Я запрещаю тебе появляться там.

- Боюсь, - ответила мама, - это не в ваших силах...

...на следующий день я сбежала в храм.

Я бывала в нем часто.

Раньше.

И гувернантки сердились, но гнев их казался такой мелочью по сравнению с тишиной и покоем, которые я находила здесь. А еще были разговоры. Говорила я, а она слушала... всегда слушала. И была такой внимательной...

- Прости, - я сказала это от души. - Я оставила тебя.

Предала.

И оправданий здесь нет. И мне действительно жаль...

...поворот.

Женщина. Красивая. Только лицо бледно и сама она... уставшая? Изможденная? Ее разрывали сомнения и... мама.

Я протянула руку, желая прикоснуться, но...

Это просто видение.

- Прости. Я не знаю, что дать тебе... я знаю, что она служит и... и наверное, это глупость неимоверная, но я не представляю, к кому еще обратиться.

Мать мнет платок.

А потом берет с алтаря клинок, которым проводит по запястью. И кровь льется на алтарь, чтобы уйти в камень.

- Защити ее. Я знаю, что меня вряд ли получится спасти, что... но ее защити. Пожалуйста.

...еще поворот.

И снова Летиция, которая раскладывает на камне куски человеческой плоти.

- Посмотри, что я принесла тебе, - она улыбается улыбкой безумца. - Ты знаешь, они надо мной смеялись. Все. Думали, что я ничтожество... как моя мать... когда-нибудь я принесу тебе ее сердце. Тебе понравится?

Ухо.

И палец.

И кажется, прядка волос.

- Они меня презирают... сначала им любопытно, да... как же, родственница Гретхен... такая миленькая... - она явно кого-то передразнивала. - Какая жалость, что такая глупенькая... ничего, я знаю... я читала мамины записки. Все вокруг лгут, понимаешь?

Она облизала губы.

- Все... она говорит мне про свет и молитвы, а сама... ты ведь знаешь, что она влюблена в Морти? Глупая женщина... он ее использовал, как когда-то использовал мой отец, а она не понимает... она его покрывала тогда... надеялась, оценит и женится. А он сказал, что если на костер, то вдвоем. Что она теперь соучастница... иногда он с ней спит.

Она стиснула кулаки и пахнуло такой ненавистью, что воздух в комнатушке раскалился.

- Я им всем покажу... я их всех... думают, они лучше меня? Я сделаю так, что они увидят, до чего уродливы... а заодно...

...смех.

И тени мечутся.

Их становится все больше. Она приносит их, пряча в камне и крови, которую льет на алтарь щедро. Она забирает камень, но не находит клинка и злится, злится...

...похоже, моя бабуля догадывалась, что у Летиции не все ладно с головой, иначе зачем она спрятала клинок у своей заклятой подруженьки?

- Легко, - в голосе Летиции почти удивление. - Они дерьмо, а притворялись... а на самом деле... знаешь, я даже удивилась, что заставить убить кого-то настолько... легко... они сами готовы, надо лишь помочь... позволить решиться... ты видела, что они придумали? Это отвратительно, но... они все наши теперь. Знаешь?

Она садится перед статуей и смотрит, смотрит на нее...

- Я принесу в жертву их всех... понемногу, потихоньку... только надо подождать, да? Я принесу, а потом стану тобой.

...богиней?

Или...

Женщина закрывает глаза. Она просто сидит, покачиваясь.

- Ты вернешься в мир, и мы всем... всем-всем покажем... что значит благословенная кровь.

Она режет запястье и слизывает красные капли.

А я думаю, что мне, пожалуй, повезло.

Я всего-навсего умерла. Сойти с ума было бы куда более огорчительно. И с этой мыслью меня отпускают. Я...

Я возвращаюсь.

Храм.

И богиня, застывшая куском золота. Пусть даже весьма высокохудожественным куском, но ныне мертвым. Она сделала то, что должно.

И забрала тьму.

А люди... люди остались.

Моя сестра сидела на полу, вцепившись в волосы, и выла. Ровный мерный вой ее, на одной ноте, одной силы, наполнял каменную пустоту храма, и стены дрожали, не способные выдержать его. Медленно поднимался с пола Вильгельм, глотая кровавую слюну. И рука, протянутая Диттером, была как нельзя кстати. Выглядели оба... да мерзко выглядели.

Покрытые мелкими порезами, с содранной порою кожей, они больше походили на оживших мертвецов, нежели на людей.

- Вот же... задница, - Вильгельм попытался стереть кровь с лица, но та сочилась из сотни мелких ран. - Сдохну... считайте меня героем.

Монк выступил из стены.

Он шел, неровно, спотыкаясь, будто был слеп. Он вытянул руки, и пальцы его корявые шевелились, пытаясь что-то нащупать в воздухе.

Он дошел до Летиции

И остановился.

Он положил руку на голову ее, и лишь тогда это недоразумение заткнулось. А Монк выдохнул.

Кто придумал, что свет милосерден? Он никогда не видел яркого полуденного солнца, отраженного сотней зеркал, способного испепелить своим жаром любого...

- Силой, - Монк захлебывался кровью, и черная, та стекала по подбородку, - данной мне... я приговариваю... душу твою... к сожжению...

Летиция вспыхнула.

И стала пеплом.

Не душа, хотя, верю, что и душа тоже, но тело, которое вот еще жило и дышало, а потом...

...потом жирные белые хлопья поднялись в воздух, закружились. Рот же мой наполнился вязкой слюною. И кажется, меня подташнивало.

От страха.

А Монк, вытерев руки о грязную одежду, тихо осел на пол.

- Вот же... з-зараза, - Вильгельм безо всякого почтения пнул жреца. - Тащи его теперь... так что... получается...