Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 2 [litres]

– Проблема не в этом, – перебил его Скрипач, который как раз извлек из бороды гниду и звучно разгрыз ее зубами. – Нас встретят маги, а я точно знаю, Кулак, что наши выжаты досуха. Даже Флакон, что само по себе говорит о многом. – Он мрачно уставился на Клюва: – Худа ради, ты-то что лыбишься?

Клюв мгновенно увял и шагнул назад, чтобы спрятаться за Фарадан Сорт. Капитан же, похоже, оскорбилась:

– Послушай, Скрипач, может, ты мало что знаешь про этого чародея, но, уверяю тебя, боевой магией он владеет. Клюв, ты же справишься, когда настанет время?

Из-за ее спины негромко прозвучало:

– Да, капитан. Вы увидите. Все увидят, потому что вы мои друзья, а друзья – это самое важное. Самое важное на свете. И я вам это докажу.

Скрипач поморщился и отвел взгляд, потом снова скривился:

– Вот дерьмо, и ночь, как назло, кончается!

– Построиться для марша! – приказал Кенеб, и Скрипачу бросилось в глаза – проклятье, каким же старым Кулак сейчас выглядит. – Через каждые сто шагов переходим с шага на бег и обратно – насколько я понимаю, нам уже недалеко.

– До того места, где противник напрочь перегородит нам дорогу, – добавил Геслер. – Надеюсь, что хоть Летерас-то оттуда будет видно. Я бы предпочел хоть раз взглянуть на эти треклятые стены, прежде чем отправлюсь кормить червей.

– Довольно, сержант. Все свободны!

На ухмылку Геслера, когда они отправились обратно к своим взводам, Скрипач не ответил.

– Да ладно, Скрип, все эти твои таланты в один голос вопят тебе сейчас одно и то же, так ведь?

– Они вопят, чтобы ты наконец заткнул пасть, Гес.

Корабб Бхилан Тэну’алас собрал оружия чуть ли не больше, чем мог унести. Четыре копья поприличней и еще два дротика. Меч с односторонним лезвием, наподобие скимитара; замечательный длинный прямой летерийский меч с заостренным кончиком – когда-то кончик был тупой, пришлось подточить; два прямых ножа и к ним еще пара кривых. На спину он закинул летерийский щит – дерево, кожа, бронза. Еще у него был арбалет с двадцатью семью стрелами. И одна «шрапнель».

Сейчас они, как он прекрасно понимал, направлялись к месту своей последней битвы, и битва эта будет славной. Геройской. Будет так, как должно было случиться с Леоманом Кистенем. Они станут сражаться бок о бок, плечом к плечу, пока не умрет последний. Об этом дне, который сейчас занимается зарей, будут петь песни даже спустя много лет. И в песнях этих, среди прочего, будет петься о солдате, который сражался копьями, и дротиками, и мечами, и ножами, и у ног его лежала груда мертвых тел. О воине, который пришел из Семи Городов, за тысячу лиг отсюда, чтобы наконец дать достойное завершение Великому Восстанию у себя на родине. Который снова стал мятежником – солдатом объявленной вне закона, лишенной дома Четырнадцатой армии, она теперь зовется Охотники за костями, и да, за их собственными костями тоже будут охотиться ради их магических свойств, будут продавать их на рынках за полные кошели золота. И в первую очередь – череп Корабба, размером больше остальных, некогда содержавший в себе замечательный мозг, исполненный гениальности и прочих ярких мыслей. Череп, какого даже король не может себе позволить, – особенно с учетом впившегося в него обломка меча или копья, напоминающего всем о великолепной смерти Корабба, последнего из морпехов…

– Худа ради, Корабб, – выругался Спрут позади, – мне сейчас приходится больше уворачиваться от копий, чем придется через час-другой. Может, выкинешь несколько штук?

– Не могу, – ответил Корабб, – мне все понадобятся.

– Неудивительно – если учесть, как ты обращаешься с собственным оружием.

– Все верно, врагов потребуется убить много.

– А от летерийского щита пользы вообще почти никакой, – добавил Спрут. – Мог бы уже, Корабб, и сообразить за последнее время.

– Если его разобьют, я найду другой.

Он так жаждал неминуемой битвы. Вопли, визг умирающих, ужас в глазах катящихся назад врагов, которых они раз за разом отбрасывают. Морпехи этого заслужили, о да. Битвы, которой они все так ждут, у самых стен Летераса – усеянных горожанами, которые с удивлением, с изумлением, с благоговением взирают, как Корабб Бхилан Тэну’алас сражается с яростью, обжигающей душу каждого, кто это видит…

Этого пойла Хеллиан больше в рот не возьмет. Только представьте – все еще пьяная, и при этом одновременно хочется блевать, воды и что-то мерещится. Чуть ли не хуже, чем тот праздник Паральта в Картуле, когда на каждом втором костюм огромного паука, а Хеллиан, не переставая вопить, пытается затоптать всех до единого.

Сейчас она трусила вперед во главе своего ублюдочного взвода в неясном полусвете зари, а из обрывков разговоров, которым удавалось прорваться сквозь окутывающий ее туман, вроде как поняла, что эдур у них прямо на хвосте – как десять тысяч гигантских пауков, челюсти которых только и ждут, чтобы впиться в невинных чаек и перепуганных женщин. Хуже всего то, что треклятая колонна марширует прямиком в паучью сеть, расставленную, чтобы их опутать.

Тем временем еще и галлюцинации досаждают. Например, ее капрал опять раздвоился. Один здесь, другой там, говорят оба одновременно, но не одно и то же, да еще и голоса у них разные. А этот болван с коровьими глазами и дурацким именем, что постоянно ошивается где-то поблизости? Как его – Мордоворот? Болиголов? Неважно, она все равно его лет на десять старше, а то и больше, если судить по тому, какая у него гладкая кожа на лице – может, он Гладкоморд? – боги, как у четырнадцатилетнего! Взахлеб рассказывает какую-то дикую историю, дескать, он – принц, последний наследник трона, а сейчас собирает семена, чтобы высадить в самую лучшую почву, и чтоб никаких кактусов, а для этого ему нужно… что ж ему нужно-то? Она так толком и не поняла, только у нее в голове на этот счет стали возникать всякие неприличные мысли, и в первую очередь – всепоглощающее желание мальчонку растлить, да так, чтобы он никогда уже не оклемался, потому что пусть знает, она из тех, с кем лучше не связываться, а то сам потом не развяжешься. Так что в конечном итоге все, наверное, упирается в право. Право срывать цветы невинности, а на это способна даже испуганная женщина, так?

Проходим через очередную деревню, и, эй – это не предвещает ничего хорошего. Деревню методично сровняли с землей, на месте домов лишь кучи мусора. Армии так делают, чтобы лишить противника укрытия, чтобы не дать ему построить редуты и все такое. Деревьев за ней тоже нет, лишь ровные вспаханные поля, межевой кустарник вырублен под корень, злаки сожжены, только черные стебли торчат щетиной, а утреннее солнце уже целит своими убийственными стрелами прямо ей в голову, так что приходится сделать несколько глотков из быстро тающего запаса фаларийского рома с транспортов…