Наоми Новик - Зимнее серебро

При этих словах Зимояр немного нахмурился, поэтому Сергей тут же умолк, но я чувствовала, что дело сделано.

— Вот, пожалуйста! — сказала я Зимояру. — Годится? Согласен исполнить все это в обмен на помощь? Или так и будешь тут киснуть, пока не растаешь под весенним дождем?

— Низменный вор многого хочет, — пробормотал Зимояр. — Но удача улыбается ему. Будь по-вашему, я согласен. — С этими словами он уронил голову на плащ и затих.

Сергей опасливо приблизился и еще опасливее взялся за концы плаща, не спуская глаз с Зимояра.

— Теперь все хорошо, — заверила я. — Он согласился.

Но Сергей только кинул на меня подозрительный взгляд: дескать, знаем мы эти соглашения.

Наконец мы с грехом пополам уложили Зимояра на плащ и поплелись вперед, согнувшись под его тяжестью. Зимояр покачивался между нами как в люльке. Нести его было до смерти неудобно. Так мы тащились минут десять: за это время Зимояр не наслал на нас вьюгу, не предпринял попыток никого убить и даже не сел и не произнес ни слова. Поэтому Сергей наконец негромко предложил:

— Погоди. Давай я его на плечи возьму.

Мы поставили Зимояра на ноги, и я помогла Сергею взгромоздить его, закутанного в плащ, на плечи. Сергея немного повело под его тяжестью, и он слегка дрожал от напряжения, но все равно так мы пошли куда быстрее.

Воздух вокруг нас был прохладный, кусачий — не совсем ледяной, но уже и не весенний. Я оглянулась: за нами тянулась заиндевевшая дорога, а свежие листья у нас над головой скукожились от холода. За нами мог гнаться кто угодно. Хоть демон, хоть стража, хоть простой люд: увидят, что зима вернулась, — и устроят, чего доброго, бунт. Но следом никто не шел. Зато впереди мы вскоре услышали громыхание колес. Мы остановились и поспешили спрятаться за деревьями на обочине; правда, толку от нашего укрытия было не много — следом за нами искристая изморозь белыми иголками рассыпалась по траве. Хорошо хоть было темно. Повозка приблизилась, проехала мимо нас, меж деревьев мелькнул проблеск света. А потом повозка встала, и голос моего отца негромко позвал из темноты:

— Мирьем?

Мы вышли из укрытия и устроили Зимояра в повозке. Я уселась рядом с ним, а Сергей с отцом развернули лошадей. Изморозь тут же выбелила колеса, растеклась по деревянному ободу, и повозка стала поскрипывать. Лошади беспокойно насторожили уши, пытаясь распознать, что это там, в повозке, и поскакали быстрее. Но скачи не скачи — от зимы не ускачешь. А мы везли с собой зиму. Зато доехали мы быстро, а я-то думала, что путь от Вышни к домику неблизкий — так выходило по словам отца. Однако не прошло и часа, как мы выехали из-под деревьев к хижине и огороду за низкой каменной изгородью. Отец с Сергеем остановили лошадей.

Вышла Ванда и открыла нам ворота; Сергей спрыгнул с козел и повел лошадей под навес. Я растолкала Зимояра и сказала ему:

— Тот же самый уговор со всеми, кто живет тут, в обмен на помощь.

Он обратил ко мне белые глаза с узкими кошачьими зрачками и пробормотал:

— Да.

И опять потерял сознание.

— Уложим его в постель? — спросил отец, глянув на меня с козел.

Я помотала головой:

— Нет, нам нужно самое холодное место. Есть тут погреб?

Сергей как раз вернулся из-под навеса, он услышал мой вопрос и пожал плечами:

— Надо, так поищем.

Как будто погреб в доме мог возникнуть ниоткуда по нашему велению. Но Сергей взял фонарь и отправился вокруг дома. Он скрылся за навесом, и издалека донесся его негромкий голос:

— Здесь дверь!

Отец держал фонарь, а Сергей потянул простую деревянную дверь и подпер ее. Снизу потянуло холодом, пахнуло мерзлой землей. Мы стащили Зимояра вниз по лестнице. Погреб оказался просторным, с земляными стенами и каменным полом, обжигающе холодным. Мы уложили Зимояра на пол и сняли с него плащ — мороз тут же потек от него в разные стороны; теперь, когда мы больше не трогали Зимояра, слой изморози сделался плотнее и белее. Отец даже негромко вскрикнул: изморозь коснулась его пальцев, когда он вытягивал из-под раненого плащ.

Мы все стояли и смотрели на Зимояра. Лицо его искажала боль, щеки ввалились, резкие линии скул влажно блеснули, но в следующий миг на наших глазах вода застыла, и мне показалось, раненый задышал легче.

— Наверное, надо воды, — чуть подумав, сказала я.

Ванда притащила снаружи полное ведро и деревянную кружку. Я зачерпнула воды, приподняла голову Зимояра и поднесла кружку к его губам. Он шевельнулся и отпил совсем чуть-чуть. Кружка покрылась коркой льда, едва он коснулся ее губами; ведро тоже затянуло тонким ледком. Я осмотрела его босую раненую ногу — местами изуродованную, изъязвленную, точно подтаявший снеговик. Я отломала кусок льда из ведра и приложила к самой большой рытвине: лед тут же втянулся в плоть, и рана немного уменьшилась.

Я подняла взгляд на стоявшую рядом Ванду:

— А нет нигде льда? Может быть, на реке еще остался?

Но Ванда ведь уже ходила за водой на реку. Поэтому она лишь покачала головой.

— Все растаяло, — сообщила она. — Вскрылась река — вся, от берега до берега.

— Может, укутаем его в солому? — неуверенно предложил отец. — Мы же летом держим лед в соломе.

— Надо поскорее доставить его в его королевство, — ответила я.

Если Чернобог настигнет нас тут, он запросто закует Зимояра обратно в серебряную цепь и соорудит огненное кольцо. И в этот раз он справится без посторонней помощи. Хуже того, в этот раз он, возможно, вырвет у пленника его имя и весь его народ в придачу. И я не знала, что делать. Его дорога не бежит меж зеленых деревьев, и во всем Литвасе зима стоит только в нашем погребе. Когда мы выбирались оттуда, Ванда подала мне руку. Все гвозди в лестнице, железные дверные скобы — все заиндевело так, что не дотронешься. Траву наверху прихватило морозом, и она хрустела под ногами, а земля была твердая и стылая.

Я смотрела сверху на лежащего в морозном кругу Зимояра, бледную статую, высеченную изо льда, — и вдруг налетел порыв теплого ветра. Он промчался по ветвям, взлохматил мне волосы. Тот морозный след, что мы оставили за собой, уже исчез как роса. А наутро взойдет летнее солнце.

Прежде я желала Зимояру смерти. Прежде я на него злилась — лучше бы и сейчас злиться. Он мне столько плохого сделал и даже не сожалел об этом. Сожалел он лишь о том, что сразу не поверил, будто я могу заставить его платить. Но я прошла по тому подземному ходу под городской стеной, чтобы спасти Ребекку, и Флек, и Цоп, и Балагулу. И он тоже прошел этим же путем. Он принес себя в жертву ради них. Он смирил свою неколебимую гордость и взял в жены смертную — не ради полных золота сундуков, не ради власти, а затем, чтобы избавить свой народ от неумолимого врага. И вот он лежит тут, полумертвый, и мне невыносимо смотреть, как он тает, и думать о том, как все Зимояры сгинут, потому что им не вырвать свое зимнее королевство у тьмы.