Наоми Новик - Зимнее серебро

— Царица! Царица! — кричал народ. А мы позабыли, что надо кланяться, и поклонились слишком поздно, но это ничего — там дальше еще ехали сани: с тюками и ящиками, и людей в них сидело видимо-невидимо, хватило бы на целую деревню. И все они катились следом за царем, словно царь — это не один человек, а сразу много. Все эти люди как будто и были царь.

Наконец вся процессия проехала, весь царь целиком очутился в городе, и нас тоже начали пропускать за ворота. Мы так долго ждали лишь затем, чтобы царю не пришлось ждать. За нашей спиной очередь выстроилась еще длиннее, чем впереди. Но даже теперь, простояв на дороге несколько часов, мы еще добрых полчаса тащились до ворот. Я так извелась от этого ожидания, что мне уже было ни до чего: лишь бы пройти в ворота. А Стефан брел медленно-медленно, и народ сзади стал наступать нам на пятки и ворчать. Стефан посмотрел на ворота и спросил:

— А вдруг мы не сможем выбраться?

Я не знала, что ему сказать. Когда мы подошли к воротам, я увидела, что люди не просто так проходят в город. Стража с мечами выспрашивает у каждого, куда он идет да по какому вопросу, и все записывает. Мне вдруг сделалось страшно. А ну как они примутся допытываться, кто мы и откуда и что у нас за дела в городе? Что мы тогда ответим?

Но панова Мандельштам взяла меня за руку — в другую вцепился Стефан — и чуть слышно говорит мне:

— Просто молчи.

Когда подошла наша очередь, панов Мандельштам что-то шепнул стражнику с мечом и сунул ему серебряную монету. Тогда стражник сказал:

— Ладно, ладно. — И махнул рукой: проходите, мол.

Я почувствовала такое облегчение, что сначала даже думать ни о чем не могла: просто шла себе, и все. Шутка ли: я ведь в большом городе. Городская стена оказалась толстенная: войдя в ворота, мы сделали, наверное, шагов двадцать, прежде чем выйти наружу. Пока мы шли, шум делался все громче и громче. И вот мы вышли по ту сторону стены и снова увидели небо. Кругом куда ни глянь высились разные здания, будто город проглотил их, да и нас заодно вместе со всеми людьми.

Стефан встал как вкопанный, заткнул уши — и ни с места. Я до него дотронулась, а он весь трясется как осиновый лист. Панова Мандельштам ему говорит:

— Пойдем, там дальше улицы потише, будет не так шумно.

А он ни в какую. Тогда Сергей говорит:

— Давай-ка, Стефан, я тебя понесу на закорках.

Он Стефана на закорках не носил уже очень давно, с тех пор как Стефан был совсем малышом. А теперь Стефан уже подрос, и его ноги в подаренных Пановой Мандельштам ботинках болтались чуть не у самой земли и задевали Сергея. Стефан уткнул лицо Сергею в спину и не смотрел по сторонам.

Идти было нелегко. Здесь тоже нападало снега, но его разгребли в стороны, чтобы люди могли пройти посередине — получились две высокие снежные стены вдоль улицы. И к каждой двери расчистили широкий проход. Но снег ведь шел до вчерашнего дня, а улицы здесь были узкие, и сугробы по обочинам выросли выше нас, и все равно где-то снег толком не убрали, а где-то просто некуда его было сваливать. Вот и приходилось ковылять по кое-как чищенным улицам, по грязному снегу, и скользить по льду. Дома тут громоздились впритык один к другому и были такие огромные, что казалось, будто они нависают над нами и смотрят сверху на улицы. И всюду люди. Ни единого безлюдного закутка.

Мы шли за Пановой Мандельштам. Она-то, похоже, знала, куда идти. Ума не приложу, как она не плутала. Мне бы в жизни не отличить один поворот от другого. Но она шагала очень уверенно, ничуть не сомневаясь и без раздумий. И, видно, она вела нас правильным путем, потому что вскоре мы пришли к еще одной стене, и там тоже стояли двое стражников с мечами. Панов Мандельштам сунул и им монету, и они пропустили нас в ворота. Я решила, что мы выходим из города, но город за стеной продолжался. Только в этой его части все вокруг были евреями.

Кроме Мирьем и ее семьи да той женщины с сыном в очереди, я и евреев-то не встречала. А теперь я только их и видела. До чего удивительно. Наверное, когда Мирьем попала к Зимоярам в королевство, она примерно так же себя чувствовала. Вдруг, как по волшебству, все кругом делаются похожими друг на дружку, а ты совсем не как они. Хотя для Мирьем это, должно быть, немного по-другому. В нашем-то городе она тоже ни на кого не похожа. Так что ей такое уже не в диковинку.

Я раздумывала про Мирьем: каково ей приходится? И тут меня осенило: а ведь панова Мандельштам сюда приехала из-за Мирьем! Я так и застыла на месте. Как же это я не удосужилась расспросить Мандельштамов! Надо же было хоть вызнать, зачем им надо в Вышню. Я так радовалась, когда мы повстречались в лесу с ними и со Стефаном, что для вопросов у меня в голове и места не осталось. Все заполнилось радостью. Но, конечно же, они поэтому и приехали. Они ищут Мирьем. А ее тут нет.

Я снова зашагала следом за Пановой Мандельштам. А то не ровён час отстанем, нам с Сергеем и Стефаном ни за что дорогу не найти. Как выбраться из города, я не знала. Он точно дом с тысячью комнат, и все двери как две капли воды похожи.

Мы миновали большой шумный рынок, где толпа народу что-то покупала и продавала, и свернули на улицу, которая после рыночного гвалта казалась тихой. Правда, после леса и здесь было шумно. Но йотом стало тише — когда появились высокие просторные дома с большими стеклянными окнами. Тут снег лежал аккуратными кучками, а к дверям с заснеженной мостовой вели лестницы. Наконец мы пришли к большому дому с аркой и внутренним двором. Там стояли кони, и люди суетливо что-то таскали туда-сюда.

Мать Мирьем остановилась у порога этого дома. Она держала панова Мандельштама за руку, а он поднял взгляд на дверь, и я догадалась, что не хочется ему идти внутрь. Но они вместе поднялись по ступеням, а панова Мандельштам обернулась к нам и кивком подозвала нас: мол, давайте и вы следом. И мы тоже поднялись по лестнице и вошли. Там нас встретила женщина.

— Рахиль! — воскликнула она. В волосах у этой женщины были седые, серебряные и совсем белые пряди. Лицом она немного напоминала панову Мандельштам. Они с пановой Мандельштам целовались, и я поняла, что, наверное, это бабушка Мирьем. Просто у матери Мирьем тоже есть мать, и она еще жива. — И Йозеф! Сколько лет, сколько зим! Входите же, входите, раздевайтесь! — прибавила бабушка Мирьем, расцеловывая панова Мандельштама в обе щеки.

Только бы панова Мандельштам не стала с порога расспрашивать о Мирьем, думала я. Но она не стала. Из кухни вышли еще женщины, и началась трескотня: все здоровались и тут же принимались болтать. И разговаривали они как-то непонятно. Я сперва решила, что они просто тараторят слишком быстро. Но прислушалась и уловила незнакомые слова, которые мешались со знакомыми. И мне внезапно захотелось уйти, вернуться в наш домик в лесу. Я сидела за столом у Пановы Мандельштам, я ела с тарелки Мирьем и втайне, ни на что не надеясь, мечтала занять ее место. Но теперь-то я поняла, что мне его не занять: слишком мало я знаю про это самое место. Я только часть его видела, далеко не все. В этом доме тоже место Мирьем, а для меня здесь места нет.