С Джей-Джонс - Зимняя песнь [litres]

Куда или к кому он меня приведет, я не знала. К свободе, к верхнему миру, к неизвестному скрипачу, к Йозефу или к самому ангелу музыки? Я знала лишь одно: мне нельзя умирать, покуда я не увижу лица того, кто сотворил эти волшебные звуки.

– Зефферль! – звала я то ли брата, то ли бога. Земля забивалась мне в рот и нос, но я не обращала внимания.

– Лизель!

Сквозь земляные пробки в ушах я смутно расслышала оклик. Кажется, кто-то звал меня по имени. Знакомый голос…

– Лизель, прошу тебя.

Чьи-то руки на моих плечах тянули меня, оттаскивали назад.

– Нет! – Вдохнув землю, я поперхнулась. Музыка начала стихать, и от досады я заплакала.

– Ты не можешь так поступить, не можешь бросить меня здесь одну!

Капля влаги упала мне на лицо. Дождь? Под землей? Еще одна капля, и еще. Такие теплые, словно живые. Непохожие на дождь. Одна из капель сползла вниз, к уголку рта, и я слизнула ее. Почему она соленая?

Это же слезы. Слезы! Кете плакала.

– Лизель, Лизель, – повторяла она, прижимая меня к груди и раскачиваясь из стороны в сторону.

– Кете, – прохрипела я и, кашляя, принялась отплевываться. Я выплевывала комья земли, грязь и даже листья. В легких саднило, ведь с каждым вдохом я втягивала в себя песок и пыль. Очнувшись от помутнения, я обнаружила, что по шею закопалась в рыхлую землю и мелкие камни, собственными руками вырыв себе могилу в полу коридора.

– Ох, слава богу! – Сестра лихорадочно расшнуровывала мой корсет, чтобы мне было легче дышать.

Я кашляла и плевалась, меня долго рвало землей, пока наконец она не вышла вся.

Издалека все еще доносилось ангельское пение призрачной скрипки, но сестра не отпускала меня, взяв мое лицо в ладони.

– Будь со мной, – приказала она, устремив на меня взор голубых глаз. – Здесь, на этом месте. Не слушай. Музыка не настоящая. Это не Йозеф и не папа. Это Король гоблинов. Это все наваждение.

Это не Йозеф и не папа. Это Король гоблинов. Это все наваждение.

Я повторяла эти слова, как рефрен, заглушая сладкозвучную мелодию, которая окутывала меня и грозила одурманить чувства. Аромат спелых персиков стал еще сильнее, только теперь к нему примешивалась нотка гнили. Гоблинские чары, догадалась я.

Кете стерла грязь и кровь с моего лица, помогла мне подняться и повела по длинному извилистому коридору.

Милая, чудесная, немузыкальная Кете. Каждый раз, когда колдовская скрипка туманила мне разум, сестра крепче сжимала мою руку. Было больно, но я радовалась этой боли: она напоминала, кто я такая и что делаю. Я – Лизель, старшая сестра Кете. Я увожу ее от Короля гоблинов, спасаю ее жизнь. Правда, сейчас все наоборот: это младшая сестренка спасает меня.

Вскоре запах персиков исчез, в голове у меня прояснилось, и я услышала музыку такой, какой она была на самом деле. Никакого божественного присутствия; играл не ангел, но смертный, исполнение было красивым, но лишенным совершенства.

Вместе с ясностью ума вернулось и любопытство. Что-то или кто-то играл на скрипке, причем совсем близко.

Впереди стену лабиринта рассекала большая трещина, через которую струился свет. Высокая, стройная фигура отбрасывала тень на пол коридора. Эрлькёниг . Я уже не удивлялась тому, что знаю этот силуэт лучше собственного отражения. Тень Короля гоблинов играла на скрипке, правая рука уверенным и плавным движением водила смычком по струнам.

Кете попыталась меня оттащить, но не сумела. Подойдя к стене, я прижалась лицом к расщелине. Я хотела смотреть. Я должна была видеть, как он играет.

Король гоблинов стоял ко мне спиной. На нем не было дорогого камзола или расшитого фрака, одет он был просто, в штаны и батистовую сорочку, такую тонкую, что сквозь ткань просвечивали рельефные мышцы.

Он играл красиво и точно, с изрядным мастерством. Исполнение не отличалось ни чистотой эмоций, присущей Йозефу, ни его вдохновенностью, и все же Король гоблинов имел свой голос, полный страсти, тоски и трепетности, и голос этот звучал на удивление ярко. Он пел, он жил.

Мое ухо улавливало мелкие ошибки, запинки и неровность темпа, пару-тройку неверных нот, которые делали это исполнение таким… человеческим. Музыкант – молодой, даже юный? – просто играл на скрипке свою любимую пьесу. Играл снова и снова, пока его неидеальному слуху она не стала казаться идеальной. Я нечаянно столкнулась с чем-то очень личным, даже интимным. Мои щеки заалели.

– Лизель.

Голос Кете рассек скрипичную мелодию, точно гильотина. Музыка оборвалась на середине фразы. Король гоблинов оглянулся. Наши взгляды встретились.

Разноцветные глаза смотрели так беззащитно, что я одновременно ощутила и жгучий стыд, и прилив дерзости. Тогда, в спальне, я видела его без одежды, но сейчас он выглядел еще более обнаженным. Приличия требовали отвернуться, но я не могла отвести взор, завороженная зрелищем открытой передо мной души.

Мы смотрели друг на друга через расщелину в стене, не в силах пошевелиться. В воздухе что-то изменилось, как перед бурей: все затихло, замерло в ожидании.

Напряженную атмосферу прорезал стон. Кете. Взгляд Короля гоблинов мгновенно сделался непроницаемым – будто ставни захлопнулись, – а он сам стал чужим и далеким. Эрлькёниг как он есть.

– Лизель, – прошептала Кете, – прошу тебя, идем.

Я забыла о существовании сестры, забыла, зачем сюда пришла. Я позабыла обо всем на свете, кроме глаз Короля гоблинов – серых, зеленых, голубых и карих сразу. Кете потянула меня за рукав, и я двинулась за ней, побежала по коридору, держась за ее руку. Мы бежали, не дожидаясь, пока Эрлькёниг нас догонит и опять заманит в ловушку сладкими речами и колдовством, пока я не разобралась в странном, сбивчивом ритме моего неравнодушного сердца.

Когда мы наконец покинули Подземный мир, небо было темным, усеянным бессчетным количеством звезд. Луна еще не взошла, и определить, сколько прошло времени, я не могла. Неужели мы опоздали?

Я осмотрелась по сторонам. Окружавший нас лес, озаренный мистическим сиянием звезд, выглядел незнакомым. На фоне неба выделялись неровные силуэты деревьев с узловатыми, туго сплетенными ветвями – многие века их контуры лепил ветер, а может, рука, коей водили гоблины. Казалось, будто эти деревья рванулись к свободе, чтобы танцевать и бродить, где вздумается, но земля крепко ухватила их за корни и больше уже не отпустила. Я вспомнила истории Констанцы о девушках, превращенных в деревья, и поежилась, хотя ночь была необычно теплой.

Нет, мы не опоздали. Я глядела на бескрайнее пространство, раскинувшееся над моей головой, и понимала: небо и есть доказательство моей победы. Глазам было больно; после долгого времени – я решила измерять его днями, – проведенного под слоями земли, камней, песка и древесных корней, даже неяркий звездный свет растрогал меня до слез.