Елена Асеева - Веремя странствий [СИ]

— Балякал, — пояснил Крас и вставил свой дивный меч у деревянны ножны, обтянутые сверху тёмной, бычьей кожей. — Шо тяперича вон защитить меня у любой битве… не важно со людьми, духами аль Асурами. А посему должон я днесь беречь нашего Борюшу… поелику токмо Борюша и сможеть добыть тот меч Бога Индры и защитить наш народ от зла. Парень закончил калякать и по-доброму взглянул на стоящего осторонь Борилку, вон протянул руку и потрепал его по светло-пошеничным волосам. И тока чичас мальчоночка, може оттогось нежного прикосновения руки Краса, вуслыхал як наполнилися зелёны нивы развесёлым щебетанием и долгими песнями птиц, а Асур Ра ужо вышедший на голубу гладь небушка, едва повернул у бок свову божественну голову, тряхнул златыми завитушками волосьев, и оглядев столь любимый им Бел Свет, ласковенько улыбнулси.

— Ну, тадысь…, — скузал Сеслав и стряхнул с длинной рыжей брады капли росинок, осевших тама кады, улёгси дым и туман на оземь. — Можно отправлятси к нашим… оно чуя я ны там дюже заждались. Кадысь Сеслав, Крас и Борила возвернулись к месту ночлега, то узрели, шо окромя Быляты, дозорившего сон странников, вжесь пробудились Щеко, Сом и Гордыня да расположившись окрестъ костра негромко балабонили. Волы Бога Ра неторопливо повлекли златой воз по небосводу и Борилка глянув на них снизу уверх заметил аки тяжелёхонько вони перьступають по голубой тверди, словно тягостен им тот извечный труд… словно силы у них уже не те… словно старость коснулась их своей корявой рукой. И малец, днесь вызнав, шо усё смертно на Бел Свете, да и у самой Поселенной, востановившись усмотрел, шо и у златой шерсти тех волов вроде як мелькають белы тонки паутинки-волоски, величаемые седыми, да присущие усему стареющему. Отрок ищё миг всматривалси в изумительное, чарующее своей теплотой и светом красно солнышко, а засим поспешил вслед за Красом и Сеславом. Краешком глаза увидав, шо над болотными землями, продолжаеть висеть разрозненная, редкая пелена, какого-то бледно-зеленоватого цвета, а волшебная, жёлтая тропка ярко светится на поверхности мхов, и кажись точно поверх буроватой водицы.

— Ну, чавось? — вуслыхал мальчоночка взволнованный голос Быляты. Старшина воинов, лишь тока путники вышли из гая, поднялси на ноги и торопливо направил свову поступь навстречу к ним. Крас подойдя к отцу, встав супротив няго, извлёк из ножен свой меч, и протянул евось Быляте. Меч ярчайше полыхнул голубоватой посеянной по его полотну мельчайшей изморозью, и в свете дня казал дивный узор, будто плетёная паучиная сеть. Старшина воинов, принял от сына меч и осмотрел его, при сём том издавая тихие, восторженные возгласы, на вродь «о…о…о» и «а…а…а». Щеко, Сом и Гордыня, также як и Былята, поднявшись от костерка, подошли и обступили свово соотчича, да не мнее пленённые зачурованностью меча, восхищенно разглядывали да оглаживали пальцами его изумительный клинок.

— Да, ужось, — прогутарил Былята, возвращая меч Красу. — Выходь не зря тя сын, нонче ночью сон не брал. Видал како чудо, як дар получил от Кострубоньки.

— Агась, — довольно молвил Крас и вуставилси глазьми в родненькое лицо свово отца. — Ну, сице тады можно у стёженьку отряжатьси… вже пора, утречко у самом разгаре.

— Не-а…, — покачивая главой ответствовал Былята. — У нонешний денёк ни кудысь не пойдём.

— Чавось сице? — вопросил Сеслав и тронулси к костерку, абы присесть подле негось да вотдохнуть. Соратники зараз двинулись следом за ним, не токмо воины, но и малец, а Былята негромко закалякал так, абы не разбудить поколь почивающих путников:

— По болотным землям дух сказывал шагать нам не меньче дней пяти…

А може он— энтов путь будёть и паче долгим, кто ж знаеть то? Зане и Лихо там жавёть и нежить… А посему, мы сице порядили, надобно допрежь, чем тудысь отправитси, на всяк случай, запастить снедью…

Вжесь каки те места и чавось у там водиться и вовсе не ясно. Ну, воно и побудем ныне тутась, наловим, зажарим, а завтры с восхода красна солнышка и у дороженьку отправимся.

— Оно то верно вы порядили, — согласилси Сеслав, и слегка закряхтев, точно старец, вуселси на бревно у костерка, да расправил уставшу, от долгой ходьбы, да стояния, спину. — Ну, тадысь мы утроём уляжимси отдыхать, потому як ночку мы не почивали… а вы пропитанием и займитесь. — Вон повертал главу управо и воззрившись на отрока, продолжающего медленно подходить к няму, сказал, — Борюша ты давай тоже укладывайси спать, да котомочку, — Сеслав поднял с оземи котомку мальчика, да протянул её ему навстречу. — Кою Былята сице небрежно бросил на землюшку, к собе поближее прижми. А то эвонтов… соратник твойный, Гуша пробудитси, да ненароком съист нашего ванова червячка, и нам тадысь неможно будеть перьйти у те трясины. Малец широкось просиявши, и перейдя с шага на скок, обежал подходящих к костерку воинов, каковые тяхонечко засмеялись вуслыхав про шишугу. Вон прынял котомочку у Сеслава и став стоямя, огляделси, на чуток даже растерявшись, не могучи найти свой охабень на прежднем месте да не понимаючи иде ж яму тады ложитси почевать.

— Иди на мой охабень, — пробалякал Сом, вон остановилси позадь отрока да узрев оное недоумение, провёл широкой рукой по его светло-пошеничным волосьям. — Я твой тудысь перенёс, заместо подухи под главу положишь. Борилка задрав голову да глянув во светлое лико воина, послушно кивнул, и направилси к третьему костерку, идеже покуда кочумарил Гуша да Ратмир. Шишуга, тяперича переполз к кемарещему Ратмиру, и, обхватив его мощну руку своими ручищами, прижалси к ней усем телом, а головёшку приткнул к плечу воина, который почивал лёжучи на спине.

Гуша тулясь к воину на энтов раз не стонал и не поскуливал, а наопок дремал тихонько. Вон вывертав свову нижню губу густо пущал белу слюну, оная стекая тонкой реченькой прямо на рубаху Ратмира, обильно напитывала ейный холст своей сыростью. Оглядев довольно почивающего шишугу, Борила шагнул к охабню Сома. Он торопливо вулёгси на него, да як и советовал Сом, подложил под голову свой охабень. А опосля поверталси лицом к костерку, который негромко похрустывая сухими ветвями сугревал усего мальца да пыхал рыжими всплесками огня прямёхонько в глаза. Мгновение спустя кадысь очи отрока сомкнулись, вон покрепче прижал ко груди котомку, у коей точно почувствовав тепло Борилкиного тела, еле слышно застрекотал ванов червячок. Борюша пробудилси оттогось, шо вуслыхал, кажись прямо обок уха, чьё-то посапывание да плямканье. Он открыл глаза и прямо над собой увидал… немногось не привлекательное лико Гуши, с бледно-буроватой кожей, широченным приплюснутым носом, да нависающим лбом, покрытым корявыми морщинами, заканчивающийся кудреватыми, густыми бровьми слегка двигающимися. Малец лежал на спине, а столь дорогая котомочка приткнулась к евойному правому боку, шишуга вже поместившись сторонь, низко клонил над ним свову огромну головёшку. Рот Гуши чавой-то сызнова жёвал, и на вывернуту губу, возлежащую на большеньком, выпирающем уперёд прямом подбородке, обильно текла слюна перьмешанная с остатками кушанья, зелёны очи таящиеся идей-то под тёмно-бурыми бровьми пристально взирали на отрока.