Елена Асеева - Сеча за Бел Свет [СИ]

— Борил! — громко гикнула птица. — Ступайте в Гарки да поторапливайтесь! — она сделала ищё небольшой круг над воинством и пролетаючи над мальчуганом догамила, — пройдите сквозь зачурованный лес шишуг и отяп. Впитайте их в свою рать, а посем спешите! спешите в Гарки! Гарки! Гарки! Магур нанова подалась выспрь, свершила здоровущее коло над ратоборцами, безмолвно следящими за ейным полётом, а опосля точно ужо с под самих небес докликала:

— В Гарках призови меня! — и чичас же погасла яркой искоркой у голубизне свода. Боренька недвижно стоявший и не сводящий взору с небес, иде возвышаясь на огромном златом возу легохонько, точно сопережеваючи ему покачивал божественной главой Ра, тяжелёхонько задышал. Он хоть и был мал ащё, а усё ж мерекал, чё не зря посылаеть его воинство Магур, сице поторапливая, у Гарки…Гарки…Гарки… У Гарки идеже совсем близёхонько… в днях пути лежмя лёживала его деревенька Купяны, идеже ждали-пождали его возвращения матушка, братцы, сёстрички, сродники и вон…вон самый маненький мальчоночка их семьи— Младушка, вельми дорогой его душеньке, защищаемый и сберегаемый с самого малолетства. «Помни Борилушка! — калякал ему пред самой смёртушкой отец. — То братец твой мяньшой… самый малый… жисть свову не пожалей, а его сбереги! Не давывай николиже в обиду! Николиже! да никому!»…. «Николиже! да никому!»— стучало у висках, колотилось у сердце, и верезгливо отзывалось в истосковавшейся душе. «Младушка… туто-ва я… туто-ва! Повремени маненечко и вмале увидимси! Заслоню я тобе спиной своей, як засегда то делыл… и никто…никто тобе не тронеть!»— прошелестели губы отрока, и наполнилси вон таковым трепетом ко сродникам своим, ко усем беросам и Бел Свету, чё тягостно стало дышатьси и думкалось, шо днесь разорвётси грудь его от той любви. Крепче…крепче лишь обхватил мальчик древко стяга и медленно повертавшись направо, посотрел на тех коих привёл за собой на защиту Добра, усего Бел Света и самих Богов! Он— ищё сувсем дитя, тот кто тяперича не мог позволить собе слабинку, кто не мог аки иной отрок зарюмить, або усё бросив спрятатьси за спинами мужей. Подавляючи у собе те муторные чувства мальчуган унезапно остановил свой взгляд на лице каурого полкана, того самого ктось хотел первым яму дать зарок верности, и который был, аки после догадалси Борилка сыном Рама. Вон весьма походил на свово отца и имел таковое же узкое лико, карие очи, маленько горбатенький нос, придающий ему мужественность, тонкие алые губы и один-в-один як у темника, острый длинный, раздвоенный на конце подбородок. Цвет шерсти у его лошадиного туловища гляделси многось бледней, чем у Рама, будучи ноли чё светло-гнедым, а волосья и кожа смотрелись рыжевато-бурыми и блёкло-смуглыми. Обряженный як и иные полканы у тёмно-синию рубаху, по груди каковой пролегала широка цепь со двумя смарагдовыми камнями, вооружённый мочным луком, да не мнее знаминательным мячом, чё покоилси доколь у серебряных ножнах на широком, весьма дивно украшенном мельчайшими самоцветными каменьями, поясе, да с притуроченными к лошадиному стану двумя тулами набитами стрелами, он был таковым величавым и купавым, чё Борюша ласковенько ему вулыбнулси… Опосля того подумкав, чё осе и Рам не пожалевши свово единственного сынка, привёл его на побоище со Злом у дальни бероски земли, абы сберечь Бел Свет, Асуров и его… его, Борилкин, народ.

Малец порывчато шагнул уперёдь, да обойдя темника, саврасого полкана на коем сидывал Былята и чалого, чё вёз Сома, подступил к сыну Рама.

Неспешно протянул к тому светлому полканскому вьюноше, он стяг и громко так чёб слыхивала уся рать, изрёк:

— Возьми Каси стяг мово воинства, посланное нам Богами Света и сбереги его у тяжком бою со Злом! Сам погибни, обаче с рук не вырони! Каси на миг обмер, во евойных карих очах блеснуло удивление да едва зримый трепет, и ентот дрыг пробёг по усем членам человечьего тела и ано по каурой шерсти. Засим Каси низко приклонил пред мальчиком свой стан, и, взявши у руки древко, крепко, словно врастаючи у то деревянно ратище, не мнее чем Боренька зычно кликнул:

— Зарекаюсь пред тобой княже Борил, ты— каковой собрал под своё начало эту могучую рать из людей, полканов, мамаев, зверей, друдов, духов и Асуров, я сберегу, — и глас его таковой мелодичный, словно прибабасника, оный сказываеть усяки байки, и единожды выразительный дрогнул, одначе Каси справилси с той горячностью и продолжил, — я сберегу стяг посланный нам ноне всем, как знак и символ единой жизни и единой смерти всего живого на Бел Свете! Мальчишечка выпустил из рук ратище и кивнул в ответ таковому искреннему полкану, который своей порывистостью и душевной чистотой далёкой от како-никакой лести сувсем не походил на Рама, а опосля того просиял ему широкой улыбкой. И ента вулыбка сняла напряжение, таящееся у евойной груди да и усём теле. Тяперича и вовсе медленно он поверталси, будто страшать растерять то чудное состояние покоя и уверенности да направилси к Раму. Усё также неторопливо, он взобралси на спину темника и тронув его за пояс, резво взмахнул рукой, так точно як махал ею Огненный Волх, звонко гикнув:

— У торенку! К зачурованным краям шишуг и отяп, а посем у град Гарки! И стоило ему то прогамить, аки не мешкаючи егойна рать, до тех самых пор хранящая отишие, ожидаючи повелений, пришла у движение и тронулась вслед за Рамом и Каси, который днесь вышагивал сторонь свово отца, как стягоносец, у дивны-придивны земли собратьев и ворогов Гуши. Чрез полтора дня достигли зачурованных мест шишуг и отяп. Ковыльны луговины, кои кадытось зачинались от реченьки Ковыльки, нынче не приветствовали странников своими витиеватыми волосками, не колыхали по ветру серебристыми кудерьками, и тама окромя сухой поросли сиротливо обожённой летним жаром ничавось вяще не зрелось. Занеже наступивший верасень, первый овсенний, месяц унёс усю летню лепоту эвонтих мест, окрасив пожню у бурый цвет. Потрюхав к кипучим водам Ковыльки и неширокому мостку, остановились. Борилка спешившись с Рама сошёл с торной полосы и ступил пряменько у сухостой невысоких трав, оно аки видывал он то чё не могли покамест узреть его скоробранцы. Кострубонька, один из коих не явилси ко граду летаглов на смык, тяперича ж возвышаясь стоял посредь той елани, а за ним толпилась орава духов пожней и луговин. Боренька подойдя к Кострубоньке ближее, встал стоямя и всмотрелси у пришедших духов. А тех прибыло оченно многось…. многось… И были тама стары знакомцы мальца, а иные, больча часть оных, доселе тока произносимая у бероских преданиях. Луговые дедки, схожие с тем, который подарил отроку кады-то веночек чем и упас от злобного Цмока, поместились единой гурьбой, маненькие старички весьма корявенькие с горбатыми спинками и ковыльными колосьями заместо волосьев на главе, бородушки и вусах. Облачённые у длинны льняны рубахи белые або серые да подпоясанные стебельками полыни, со плётёными веночками на округлых головушках идеже меж стеблей ковыля, полыни и солянки гляделись цветы васильков, лютиков, белоцвета и материнки. Недалече от Луговых дедушек расположилися младши братцы тех духов— Межевики, кые берегли невспаханну полосу земли средь пашнями, следили за работающими у полях хозявами, те духи каковые засегда вустанавливали и поправляли вершки на меже. Межевики до зела походили на своих старчих братцев, будучи такими ж маненькими и горбатенькими, токмо кожа у них была не бело-прозрачной, а почитай чё чёрной, да занамест волосьев росли зеленоваты побеги сорных трав, заполняющих земли промаж пашни. Ихни длинны рубахи были яро-зекрого цвету, а пояском служили один-два долгих перьплетённых меж собой стволов колкой крапивы, чё ащё величалась жигачка, по стеблю каковой проходили, выпирая упредь и вроде вустремляя на ворога, беловаты жгучи волоски. Середь духов Межевиков просматривались Обилухи, словно жирухи бабёнки с выпученными животами, будто чавой-то тока… тока проглотившие. На главе тех духов топорщились у разны сторонки мякины-останки колосьев, стеблей, верно, отставленных опосля молотьбы. Обилухи сохраняющие посевы и дарящие хлебопашцу щедрые урожаи, а поелику их тельца напоминали зерно пошеницы али овса с насажённой на навершие округлой головёшкой, васнь воткнутой туды.