Стивен Эриксон - Буря Жнеца. Том 1 [litres]

И тогда появилась вонь. Исчезнувшие? Они здесь. Все. Все те, кто не понравился Каросу Инвиктаду, не был нужен ему или мешался на дороге .

Теперь в громадную круглую комнату с каменной дорожкой, огибающей глубокий колодец, в котором крабы с белым панцирем ползали среди костей. Колодец был наполнен доверху, оттого и пришлось открыть следующую комнату, потом еще и еще – здесь, под рекой, их было много.

Дойдя до последней комнаты, Танал опустил женщину и приковал одну ногу к стене. Справа и слева у Джанат были соседи, хотя ни одного живого. Танал отступил на шаг, когда женщина снова шевельнулась.

– Это на время, – сказал он. – Ты не присоединишься к своим соседям. Когда я вернусь, совсем скоро, я понесу тебя дальше. В другую клетку, о которой никто, кроме меня, не знает. Там я научу тебя любить меня. Ты увидишь, Джанат Анар. Я не чудовище, как тебе кажется. Чудовище – Карос Инвиктад; он совратил меня, сделал тем, кто я есть теперь. Однако Карос Инвиктад не бог. Он не бессмертный. Не… непогрешимый. Он думает, что я хочу ее, эту императорскую шлюху, эту грязную падшую суку. Он страшно ошибается. Ох, мне так много нужно сделать, но обещаю: я ухожу ненадолго. Ты увидишь, любовь моя…

Она очнулась от звука его шагов – затихающих, а затем вовсе пропавших за журчанием и звоном капель. Было темно и холодно, холоднее, чем раньше. Она где-то в другом месте, в другом подземелье. Только кошмар тот же самый .

Она с трудом подняла руку и вытерла лицо. На руке осталась слизь. Оковы пропали . Она попыталась подтянуть ноги и сразу услышала звон цепи, ползущей по камню. Значит, не все .

Появилась боль, пронзающая суставы. Связки и сухожилия, долго растянутые, начали сокращаться, как горящие веревки… Странник меня возьми …

Ее глаза снова раскрылись, и вместе с возвращающимся сознанием она ощутила дикий голод, вьющийся в усохшем желудке. Струйкой хлынул понос.

Хныкать смысла нет. Нет смысла и думать, кто из них более сумасшедший – он, с низменными аппетитами и тупой жестокостью, или она, цепляющаяся за остатки жизни. Курс лекций, которые она сочиняла в уме, оказался пустым бахвальством: даже вспоминать горько. Он победил ее бессмысленным оружием – а я отвечала собственным безумием. Думала, сработает. Вместо этого я отдала все, что было у меня ценного .

И теперь, когда ко мне подкрадывается холод смерти, я могу мечтать лишь о том, чтобы стать мстительным призраком, готовым мучить того, кто мучил меня, готовым стать для него тем, кем он был для меня. И верить, что такой баланс справедлив и добродетелен .

Безумие. Теперь я попрощаюсь и уйду навеки …

Она почувствовала, как к ней прикасается безумие; безумие сотрет ее самоощущение, ее представление о том, кем она была когда-то: гордым, уверенным в себе ученым, чей интеллект упорядочивает мир. Пока не останется единственная забавная идея, недостойная даже обсуждения, потому что мир снаружи не стоит того, чтобы выходить к нему – и ведь он запачкан? Такими, как Танал Йатванар и Карос Инвиктад, – они радостно купаются в собственных отбросах, ибо только запах излишеств пробивается к их оглохшим чувствам…

… и к моим. Слушай! Он возвращается, нерешительными шажками …

Мозолистая ладонь легла ей на лоб.

Джанат Анар открыла глаза.

Слабый свет со всех сторон. Теплый свет, ласковый, как дыхание. Прямо над ней нависло лицо. Старое, морщинистое и обветренное, с глазами, глубокими, как море, и так же блестящими – от слез.

Она почувствовала, как поползла цепь. Старик дернул одной рукой, и звенья развалились, будто гнилой тростник. Потом старик нагнулся и без усилий поднял Джанат на руки.

Бездна, какое у тебя ласковое лицо …

И снова тьма.

Под руслом реки, под слоем ила толщиной почти в этаж, покоились останки почти шестнадцати тысяч граждан Летераса. Их костями были заполнены древние колодцы, вырытые еще до появления реки – до того, как фильтрующий слой в далеких восточных горах изменился от катаклизма: змея хлестнула хвостом – и потоки прорыли новое русло, пронизавшее зарождающийся город многие тысячелетия назад.

Летерийские инженеры прошлых веков наткнулись на затопленные сооружения, подивились на сводчатые коридоры и круглые комнаты, на огромные глубокие колодцы с чистой холодной водой. И никак не могли объяснить, почему эти подземелья всегда остаются более-менее сухими: прорытые туннели впитывали воду, как губка.

Не осталось записей об этих открытиях – знания о туннелях, комнатах и колодцах остались доступны очень немногим. А о существовании параллельных проходов, скрытых дверей в стенах коридоров и сотнях склепов поменьше не знали даже избранные. Некоторые тайны принадлежали только богам.

Старший бог нес изможденную, доведенную до скотского состояния женщину по одному из таких боковых проходов; дверь за ним бесшумно затворилась. В голове роились обвинения, несся бурный поток гнева на себя самого. Он и не представлял всего размаха беззаконий и убийств, творимых Патриотистами; его подмывало встрепенуться, обрушить ярость на разбушевавшихся садистов.

Разумеется, это привлечет ненужное внимание, что выльется в еще более широкую бойню, уже не разбирающую между теми, кто заслуживает и кто не заслуживает смерти. В конце концов, таково проклятие власти.

И это очень хорошо скоро поймет Карос Инвиктад.

Тегол Беддикт решил, что ты должен уйти .

И мне тебя почти жаль .

Тегол Беддикт стоял на коленях на грязном полу своей лачуги, роясь в небольшой куче мусора, когда услышал шарканье в дверном проеме. Он оглянулся через плечо:

– Ублала Панг, добрый вечер, мой друг!

Громадный тартенал-полукровка вдвинулся в комнату, сгорбившись под низеньким потолком.

– Что ты делаешь?

– Ищу деревянную ложку – или хотя бы часть ее. Ей суждено играть центральную роль в приготовлении сегодняшнего завтрака. Боюсь допустить, что Бугг бросил ее в очаг… А, вот она, видишь? И на ней еще комочек жира!

– Как по мне, так это грязь.

– Ну, даже у грязи есть вкус. – Тегол подполз к кипящему на очаге котелку. – Наконец мой суп приобретает нежность… Веришь, Ублала Панг? Посмотри, я скатился до черной работы, сам готовлю! Говорю тебе, мой слуга слишком много о себе возомнил. Может, надаешь Буггу по ушам ради меня? И я вовсе не такой невнимательный, как ты думаешь – я вижу, как светится от радостного возбуждения твоя простая физиономия. Что случилось? Шурк Элаль вернулась?

– Пришел бы я тогда сюда? – фыркнул Ублала. – Нет, Тегол Беддикт, она уехала. В море, со своими молодыми пиратами. Я оказался чересчур велик, видите ли. Мне приходилось спать на палубе в любую погоду, а пираты то и дело крепили на мне паруса и смеялись, как будто это забавно.