Константин Матухно - Фундаментальная наука

Скоро к отцу Владимиру подошел Кот, дернул его за рукав и указал пальцем на заднюю стену ангара. Владимир согласно кивнул и продолжил разговор с девушками. Кот подошел к Саше.

— Че сидишь?

— Да вот думаю, что с наркотой делать. Можно сжечь, но тогда боюсь пожара на складе. Можно в Днепр выкинуть, но рыбок жалко. Могу сжечь САМ, но не охота столько сил тратить на это дерьмо, — кровь жалко.

— А что, лесные еще недостаточно сил дают?

— Для огня кровь нужна, Кот. Для такого огня, который был бы мне подвластен.

— Поня-а-а-атно… Слушай, научишь меня как-нибудь кое-чему из своей магии, а то я как-то теряюсь.

— Постараюсь.

— А наркоту я уберу. Покажи мне контейнеры, где она лежит, а то так ломает спросонья сканировать этот хлам.

— Пошли.

Отец Владимир и Аня тем временем повели девушек в автобус. Когда все расселись по местам, Владимир прыгнул на водительское сидение, завёл мотор и, что-то вспомнив, обернулся к Аня.

— Анюта, присмотри за Саней, пожалуйста. Ему это нужно. Мы все такие разгильдяи, что… — он неопределённо покрутил головой.

— Присмотрю. Удачи!

— Пока! Скажешь, пожалуйста, Коту, что автобус я оставлю на стоянке, где моя «Нива» стоит. хорошо?

Аня кивнула и пошла обратно в ангар. В калитке она столкнулась с выходящими оттуда Сашей и Котом.

— О, Кот. Владимир просил передать, что микроавтобус он оставит на той стоянке, где он свою машину оставил.

— А… Позвоните ему, скажите что дарю. Вам он больше нужен. Я его покупал еще тогда, когда всю Семью приходилось на природу вывозить таким транспортом за неимением личных авто. Ладно, пойду досыпать. Пока и неспокойной вам ночи! — Кот взмахнул на прощание рукой и исчез.

— Эротик, — с деланной обидой сказал Саша.

— Ты о чем?

— О его последнем пожелании. Ну что, поехали домой. Я тебя так нагло разбудил, что теперь долго себе этого не прощу. Пойдем, — Саша взял девушку за руку и они пошли к машине.

Аня тихонько вжалась в сидение и не шелохнулась, пока Саша не вывел машину на городские улицы. Когда машина начала петлять по городу, Саша услышал справа от себя тихое бормотание. Он прислушался. Аня тихим, печальным и одновременно злым голосом выталкивала слова: Я боюсь младенцев, я боюсь мертвецов, Я ощупываю пальцами свое лицо И внутри у меня холодеет от жути — Неужели я такой же, как все эти люди?

У них солёные слёзы и резкий смех, Им никогда и ничего не хватает на всех.

Они любят свои лица в свежих газетах, Но на следующий день газеты тонут в клозетах.

Люди, которые рожают детей.

Люди, которые страдают от боли.

Люди, которые стреляют в людей,

Но при этом не могут есть пищу без соли.

Саша припарковал машину к обочине и тронул девушку за плечо. Аня дёрнулась, уронила голову на руки и затряслась от рыдания.

— Анюта, что случилось?!

Она рыдала и вырывалась из Сашиных рук, когда он пытался прижать её к себе или успокоить.

— Что случилось? — всхлипнула она, когда волна рыданий схлынула. — Случился этот бордель. Чей это склад?

— Димы. Димы Головачёва.

— И ты работаешь с человеком, который подкладывает детей под здоровых мужиков? Ты знал об этом?

— Нет. Я знал, что в ангаре кроме склада наркоты еще и бордель, но я не знал, кто там обслуживает клиентов.

— Обслуживает клиентов… — перекривила его Аня. — Зачем ты мне это показал?! Зачем втянул? Боже, зачем? Они же дети! Я думала, что сойду с ума еще там, когда всё увидела. Знала, знала что такое есть. Но знать это одно, а вот так увидеть!.. Боже! Слушай. Об одном прошу — достань мне оружие, научи обращаться, я замочу его. А потом забудь про меня. Нету Ани. Исчезла. Прошу, сделай так, как я прошу!

— Аня, я сам с этим разберусь.

— Разберёшься? Нет, ты не разберёшься! Ты же хочешь отца этого выродка поставить управлять городом! Что тогда будет?! Что начнёт творить его сынок, когда папаша достигнет таких высот?!

— Ну нет, так дело не пойдёт…

Саша резко тронул машину с места и помчался к выезду из города. Свернув с трассы на первый попавшийся просёлок, ведущий к Днепру, он остановил машину на берегу и полез на заднее сидение. Вернувшись обратно в своё кресло он держал в руке бутылку коньяку.

— Выпей, — сказал он, протягивая Ане наполовину полный стакан.

— Нет, — её глаза зло сверкнули.

— Послушай, иначе я не могу. У тебя истерика, а у меня нет сил дать тебе пощечину, чтобы привести в чувство. Поэтому прошу, выпей. А потом поговорим и ты сама решишь, прав я или нет. Ты давно этого требовала и я был дураком, что не рассказал тебе всё с самого начала. Пей.

Аня взяла стакан и залпом осушила.

— Говори, — сказала она, восстановив дыхание.

— Этих девушек на панель отправил не Дима. Я не оправдываю его, — повысил Саша голос, упреждая возражение, — он виновен. Но так же виновны и все мы, создав то общество, в котором сейчас живём. Извини, но у нас сейчас нет никого, кто подчинялся бы законам. Я не говорю, что законы великолепны, а мы просто разгильдяи. Нет толку ни в них, ни в нас. И ме-нять нужно не законы, а самих людей.

Аня хотела возражать с самого начала этого монолога, но Саша её останавливал. Постепенно коньяк начал действовать и девушка успокоилась, решив выслушать всё до конца.

— Да, мы хотим сделать Головачёва-старшего мэром. Но не посадить его в это кресло, а сделать так, чтобы его выбрали люди. А потом нам нужно будет сделать так, чтобы люди слушались того, кого поставили над собой управителем. Это будет не тот Пётр Головачёв, который сейчас руководит сильнейшей бандитской группировкой нашего города. Он останется руководителем, но он станет другим, я обещаю. А если нет — то и дорога в кресло мэра ему заказана. Всё построено именно на этом.

— И как же вы хотите его изменить? — смогла, наконец, спросить Аня.

Саша задумался.

— Как? — настаивала Аня.

— Я… Я попробую тебе объяснить. Это слишком сложно.

— Опять твоя магия?

— Нет, не магия. Это то, что есть во всех людях, то, что не умерло, хотя и давно уже спит.

Саша взглянул на девушку, заглянул в её заплаканные глаза. Чтобы не было этих слёз он готов прозакладывать свою душу, готов сгореть в аду, лишь бы она никогда не плакала. Он рассказывал. Говорил долго, изливая душу, выкладывая все самые сокровенные и тонкие планы, которые не должен слышать никто, кроме их автора. Но разве можно скрыть, утаить что-то, если перед тобой заплаканные глаза любимой? Что дороже — собственная душа или миг её радости? Или просто её спокойствие?

Саша никогда и ни с кем еще не делился своими планами. Не привык он обсуждать то, что задумал. А сейчас он рассказывал всё, рассказывал самому себе, потому что с каждым его словом Аня становилась его частью, входила в его обнажающуюся душу.

Потом он замолчал и, уронив голову к Ане на колени, разрыдался.