Джанго Векслер - Тысяча Имен

В пляшущем свете лампы он успел разглядеть лицо своего командира. До сих пор Маркус ни разу не видел, чтобы полковник вышел из себя. Откровенно говоря, он уже начал сомневаться, что этот человек вообще способен разъяриться. Теперь сомнения отпали. Злобная гримаса исказила тонкие черты Януса почти до неузнаваемости, и казалось, что его серые выпуклые глаза горят в темноте зловещим огнем.

К тому времени, когда они пробежали через туннель и добрались до маленькой часовни, Маркус уже едва переводил дух. Он крикнул оставшимся наверху солдатам, чтобы помогли им подняться, но, прежде чем кто-то из рядовых успел хотя бы двинуться с места, полковник подпрыгнул, ухватился за край ямы и рывком подтянулся вверх. Арго поспешно свесился в яму, подал руку, Маркус сунул ему мушкет и, тяжело отдуваясь, выкарабкался наружу.

– Что вы с ними сделали?

Голос Януса вновь был холоден и ровен, однако в нем таились опасные нотки, которых Маркус никогда прежде не слышал, даже во время сражения. Подняв голову, он увидел, что полковник стоит перед престарелой священнослужительницей. Двое солдат крепко держали ее за плечи, и было видно, что им не по себе.

– Увезли туда, где тебе их не достать, – отвечала старуха, дерзко вскинув голову. И процедила сквозь зубы: – Расхем.

Мгновение Янус молчал, словно оцепенев. Затем, сжав кулаки, повернулся к молодой священнослужительнице, и та, как могла, попыталась сжаться в комочек в руках державших ее солдат.

– Говори, куда вы увезли Тысячу Имен, – процедил он.

Женщина что-то пролепетала по-хандарайски – слишком быстро, чтобы Маркус успел разобрать ее слова. Впрочем, понятно было, что ответ оказался не таким, какого ожидал Янус, потому что полковник шагнул вплотную к женщине и прорычал:

– Говори сейчас же, не то…

– Оставь ее, – вмешалась старуха. – Она ничего не знает.

– А ты знаешь?

– Знаю только, что таким, как ты, Мать не найти.

Янус плотно сжал губы. И перешел на ворданайский – впервые с той минуты, как выбрался из туннеля.

– Сержант Арго, – сказал он, – дайте мне свой нож, будьте добры.

Солдаты, не понимавшие ни слова по-хандарайски, следили за этой сценой с нарастающим недоумением. Услышав просьбу полковника, Арго вздрогнул:

– Мой нож?

– Да, сержант. – Янус сверлил взглядом старуху.

Арго искоса глянул на Маркуса, но голос полковника прозвучал, как удар хлыста:

– Живо!

– Есть, сэр!

Он достал из ножен на поясе большой охотничий нож и рукоятью вперед протянул его Янусу. Полковник взял нож, задумчиво взвесил его в руке и снова взглянул на старуху.

– Делай, что хочешь, – сказала священнослужительница. – Ты их не получишь.

Маркус наконец-то обрел дар речи.

– Сэр, – проговорил он. И, не получив никакого отклика, прибавил: – Янус.

Полковник моргнул, затем поглядел на Маркуса:

– Да, капитан?

– Я только… – Маркус вдруг осознал, что понятия не имеет, зачем подал голос, – просто предпочел бы не видеть, как его командир режет старуху на куски. – Я не думаю, сэр, что ей что-нибудь известно. Поглядите на нее.

Наступила долгая пауза.

– Да, – негромко проговорил Янус. – Полагаю, вы правы. Если бы она что-то знала, ее бы здесь не оставили. – Он ловко подбросил нож, развернув его рукоятью вперед, и отдал Арго. – Впрочем, у нее могут быть другие полезные сведения. Доставьте обеих женщин во дворец. У принца имеются мастера развязывать языки.

Маркус судорожно сглотнул, но приказ есть приказ. И даже если бы ему вздумалось возражать, полковник уже решительно направлялся к выходу.

Плац перед казармами Небесной Гвардии был так велик, что горстка маршировавших по нему солдат в синих мундирах почти терялась на этом необъятном просторе. Строили плац с таким расчетом, чтобы на нем во время парадов умещался весь личный состав Небесной Гвардии – в те давние времена, когда она была настоящим воинским соединением, а не теплым местечком для безмозглых отпрысков знатных семей или потасканных придворных лизоблюдов. Винтер, сидевшая на каменной лестнице, которая вела от утрамбованного плаца к входу в казармы, видела полдюжины рот, поглощенных строевой подготовкой, однако они занимали от силы четверть всего свободного места. В этом зрелище было что-то странно непочтительное – все равно что начать прыгать в храме.

Седьмая рота тоже маршировала на плацу, выполняя предписанные уставом упражнения и кое-какие стандартные маневры. После всего, что довелось пережить солдатам, Винтер охотно позволила бы им отдыхать, но Графф настоял на том, что ежедневные, пускай даже непродолжительные, занятия нужны для укрепления боевого духа. Поразмыслив, Винтер признала его правоту: строевые упражнения требовали немалых усилий, а потому отвлекали солдат от постоянных мыслей о потерях, которые понесла рота.

Сегодня Винтер назначила командовать строевой подготовкой Бобби – отчасти потому, что сама могла посидеть в теньке, но в основном для того, чтобы наблюдать за капралом. По всем внешним признакам Бобби совершенно оправился, вернее, оправилась – Винтер до сих пор непривычно было даже мысленно, втайне от всех, думать о капрале в женском роде – от раны, которую получила в бою при Туралине. Тщательное наблюдение, однако, обнаруживало, что Бобби изменилась. Она явно не испытывала боли, не задыхалась, но иногда застывала, отрешенно глядя в пустоту, пока чей-нибудь оклик не возвращал ее к действительности.

– С ней что-то не так?

Винтер подняла голову, услышав голос Феор. Юная хандарайка накинула чистое покрывало и обмотала сломанную руку длинным куском белого полотна, прикрепив ее к боку. Волосы ее, прямые и темные, были заплетены в простую косу.

– Следи за своими словами, даже если говоришь по-хандарайски. – Винтер оглянулась по сторонам, но сейчас на лестнице, кроме них, не было ни души, а ворданаи, упражнявшиеся на плацу, на таком расстоянии не могли ничего услышать.

– Прошу прощения, – проговорила Феор. – Ты не сводила глаз с капрала. Что-то не так?

– Даже не знаю, – с сомнением отозвалась Винтер. – С виду он как будто в порядке, но ведет себя немного странно.

– Меня это не удивляет. Обв-скар-иот следовало бы соединить с одной из саль-ируск, с детских лет подготовленной к этому соединению. Я не знала, захочет ли обв-скар-иот принять… его. – Феор присела рядом с Винтер, осторожно опершись здоровой рукой о нагретый солнцем камень. – Нааты непредсказуемы. Мать сказала бы, что они с характером.

– То есть они все-таки живые?

– Не такие, как мы с тобой, но – да, безусловно, на свой лад.

– Если у них есть характер, значит они – мыслящие?

Феор покачала головой:

– Мыслей у них нет. Есть желания. Не вполне человеческие – скорее, они подобны дереву, которое вожделеет воду и пробивается к ней корнями сквозь каменные плиты. Такова часть их натуры. – Она вздохнула. – Или же это мы считаем, что такова. Мать говорит, что когда-то мы понимали их лучше. Многое было утеряно со временем.