Джанго Векслер - Тысяча Имен

– Обоз решено оставить.

От неожиданности Винтер едва не свалилась с ящика. Погруженная в свои мысли, она даже не заметила, что рядом кто-то есть. Подняв взгляд, она обнаружила, что на ящике рядом с ней примостилась молодая ворданайка в брюках и свободной шерстяной блузе. Волосы ее были стянуты на затылке тугим узлом, что придавало ей строгий вид, однако сейчас она, видя явное замешательство Винтер, улыбалась.

– Я застала вас врасплох. Извините.

– Я просто… – Винтер осеклась и лишь покачала головой, не вполне доверяя собственному голосу.

– Понимаю, – сказала женщина, и на краткий миг Винтер почудилось, что собеседница знает все: и о ее тайне, и о колдовстве, которое творилось в палатке, – словом, все. – Наверное, – продолжала она, – после боя каждый ведет себя по-другому. Кому-то хочется петь и плясать, пьянствовать или развлекаться со шлюхами, а кому- то просто посидеть. – Женщина тихонько вздохнула. – Даже внизу, у подножия холма, было очень страшно. Могу только представить, каково это было – подниматься наверх.

Винтер кивнула, немного сбитая с толку. Она лихорадочно искала, за что бы ухватиться.

– Вы что-то говорили про обоз?

– Его решили оставить. Видите?

Женщина сопроводила свои слова взмахом руки. Палатки первого батальона стояли недалеко от границы лагеря, и территория, которая вчера служила плацем для строевых занятий, была видна как на ладони. Сейчас там строились солдаты. Судя по увесистым заплечным мешкам, они явно собирались в долгий поход, однако все лошади оставались у коновязей, и обозные повозки тоже никто не спешил отцеплять.

Винтер озадаченно моргнула:

– Что происходит? Мы выступаем?

– Только второй и четвертый батальоны. Полковник сказал, что в минувшем сражении им досталось меньше всего, а потому они с ходу ринутся в новое.

– Новое сражение?

– Полковник спешит на помощь к капитану Д’Ивуару. Очень спешит. Очевидно, мы движемся медленнее, чем планировали.

С этим трудно было не согласиться, помня обо всех задержках, которые преследовали их по пути.

– А как же мы?

– Первый батальон? – уточнила женщина и, когда Винтер утвердительно кивнула, продолжила: – Думаю, вам предстоит заслуженный отдых. Первый и третий батальоны остаются здесь, с обозом и ранеными. – Она оглядела себя и невесело усмехнулась. – И прочим балластом.

Винтер из солидарности изобразила слабую улыбку, совершенно не зная, как себя вести. Женщина задумчиво разглядывала ее.

– Как вас зовут, сержант? – помолчав, спросила она.

– Винтер, мэм, – ответила девушка, вспомнив вдруг об этикете. – Винтер Игернгласс. И на самом деле я лейтенант. – Она так и не удосужилась отыскать лейтенантскую полоску, чтобы заменить ею сержантские звездочки.

– Лейтенант, – повторила женщина. – Прошу прощения. – Она протянула руку, и Винтер осторожно ее пожала. – А я – Дженнифер Алхундт.

Рукопожатие длилось на секунду дольше, чем следовало. И в этот момент Винтер почувствовала кое-что странное – будто из-под кожи собеседницы выскользнуло нечто, струйка невидимой жидкости или газа, которая пробежала вверх по руке, обвила ее, проникая через ткань мундира, затем сквозь кожу, – и впиталась в плоть. Винтер пробрал озноб, и она чуть поспешней, чем требовали приличия, отдернула руку.

– Это ваша? – осведомилась Джен, качнув головой.

Подавляя дрожь, Винтер вынудила себя сосредоточиться.

– Что, простите?

– Палатка, – терпеливо пояснила Джен. – Та, что позади нас.

– А! Да, моя. А что?

Джен пожала плечами.

– Просто любопытствую. Меня всегда изумляли условия, в которых вы, солдаты, ухитряетесь выживать. Четверо мужчин, годами живущих в одной крохотной палатке. У меня, к примеру, отдельная палатка, и признаюсь вам честно, что, когда придет время покинуть это жилище, я нисколько не буду об этом сожалеть.

– Когда мы стояли лагерем у столицы, нам жилось лучше, – сказала Винтер. – У нас было время, чтобы обустроиться.

– Стало быть, вы из ветеранов? – спросила Джен.

Винтер кивнула:

– Нас взяли с собой, чтобы кое-чему обучить новобранцев.

– Интересно. И как, получилось?

Винтер вспомнила сложенный листок бумаги, который вручил ей Фолсом.

– Нет, – произнесла она. – Не очень.

Почему-то эти слова вызвали у Джен улыбку. Она встала, тщательно отряхнула сзади брюки.

– Что ж, сержант Игернгласс… извините, лейтенант Игернгласс, прошу прощения, что отняла у вас время. Уверена, вам и так есть чем заняться.

– Вряд ли, мэм. Разве что поспать.

– Это крайне важное дело, – сказала Джен. – Я пойду, чтобы не мешать. Спасибо, что составили мне компанию.

Винтер кивнула, и Джен широкими шагами двинулась прочь.

«Кто же она такая? – подумала девушка. В столице при Первом колониальном женщин не было, значит, Джен явилась с полковником. – Гражданская служащая? Любовница?»

Винтер пожала плечами и вернулась в палатку. У нее были заботы поважнее.

Винтер развязала узлы, но бинты, пропитанные засохшей кровью, намертво пристали к коже Бобби.

Наверное, стоило бы позвать Граффа, но он, скорее всего, где-то спит. И Винтер еще не знала, что обнаружит, но чем меньше народу будет знать о Феор, тем лучше. Она оглянулась через плечо и убедилась, что хандарайка до сих пор спит.

Бобби тоже спала и выглядела заметно свежее, чем раньше, до того как Винтер ушла из палатки. То, что сотворила Феор, – что бы то ни было – явно произвело благотворное воздействие. Винтер принесла котелок и запас чистых бинтов, пристроила все это на полу рядом с Бобби и полила струйкой тепловатой воды заскорузлую, ярко-алую от обилия крови повязку. Немного размягчив ее, девушка слой за слоем сняла полоски окровавленной ткани, и под ними обнаружилось месиво запекшейся сукровицы. Винтер намочила чистый полотняный лоскут и принялась смывать кровь, стараясь не задеть рану.

Вот только… что-то было не так. С некоторым замешательством, а потом со все возрастающим волнением Винтер водила влажной тряпкой по тому месту, где была кровавая дыра, но пальцы ощущали только гладкую кожу. Полив еще немного из котелка, Винтер вытерла воду – и замерла, не в силах отвести глаз.

Рана на животе исчезла, однако не бесследно. Лоскут кожи неправильной формы, смутно напоминавший звезду, изменился. Он был белого цвета – не уродливо-бледным, как застарелый шрам, не тошнотворно-белесым, как рыбье брюхо, но той чистой ослепительной белизны, которая свойственна мрамору. Винтер даже почудилось, что в нем, как бывает в некоторых сортах мрамора, проскакивают кое-где крохотные искорки – словно кто-то заменил в этом месте кожу Бобби на ее безупречную копию, снятую с мраморной статуи. Винтер осторожно коснулась белого пятна, почти ожидая ощутить гладкий холод камня, – но кожа под пальцами слегка прогибалась, как положено самой обыкновенной коже.