Марина Суржевская - Королевство Бездуш

От этих мыслей я испытала желание пнуть как следует синий свитер, валяющийся под ногами, даже ногу занесла, но… не смогла. Я с детства привыкла дорожить вещами, беречь то немногое, что у меня было. И эта привычка въелась под кожу настолько, что учиненный Вандерфилдом погром вызывал негодование. Ну как можно обращаться с oдеждой столь небрежно?! К тому же, вещи не виноваты в том, чтo их хозяин сволочь.

Я подержала в руках свитер. Теплый и мягкий, и совсем не колючий, надо же…

Осторожно ступая, обошла комнаты,трогая мебель и восхищаясь . Без нервирующего присутствия хозяина я смогла оценить красoту апартаментoв. Мебель,ткани, ковры, В углу даже имелся небольшой охладительный шкаф, забитый дорогими продуктами. Но их я рассматривать не стала, захлопнула дверцу и даже отошла подальше. Дома наемся.

Закатав рукава и подобрав подол, я уже привычно набрала ведро воды. Тряпку пришлось взять новую, старой почему-то на месте не оказалось. Похоже, Вандерфилд ее просто выкинул! Поражаясь жуткому расточительству богачей, я приступила к уборке. Вещи Вандерфилда, поколебавшись, убрала в шкаф, аккуратно развесив на плечиках. Тонкая ткань мужской рубашки пахла льдом и темнотой и от этого у меня кружилась голова и дрожали руки.

Стараясь не дышать, я сложила некоторые вещи в пустую корзину для грязного белья и задумалась, не входит ли в мои обязанности стирка. Пока Эш ничего об этом не говорил, впрочем, мы ни разу нормально и не разговаривали. И кто-то ведь должен стирать?

Заглянув в огромный шкаф и убедившись, что одежды у наследника династии хоть отбавляй, я решила, что без стирки он пока переживет.

Наводить порядок в тишине и спокойствии оказалось делом быстрым. Уже через два часа полы и все поверхности радовали отсутствием пыли, ванная комната сверкала, а учебники выстроились аккуратными стопками на полках.

Кровать я тоже застелила, заменив белье и накрыв пледом и стараясь не думать, что происходит на этом матрасе по ночам. И кто делит подушки с белобрысым гадом. Может, та самая красотка с бантом? Потому у нее и был ключ?

– Вот это мне точно неинтересно, - буркнула я, припечатывая рукой угол пледа.

Из-под ножки кровати белел лоскут и, вытащив ткань, я с удивлением узнала ту самую испорченную мною рубашку. Похоже, Эш просто пнул ее ногой в тот день,и она залетела под кровать!

Я погладила тонкий шелк. Нежный, прохладный, ласковый. Так и льнет к пальцам. И темный след от утюга совсем небольшой, на краешке полы. Заправь в брюки – и не видно, носи да радуйся! Вот только это не для сноба Вандерфилда.

Потоптавшись в нерешительности, я аккуратно сложила рубашку и сунула в свою сумку. Спрошу у тети, как свести пятно, она в таких делах мастерица. И верну Вандерфилду, пусть подавится!

С чувством хорошо выполненного долга я вернула ведро на место, вымыла руки и покинула чужие комнаты. Сжала ключ, размышляя, что мне с ним теперь делать. Может, надо вернуть девушке с бантом? Но я не знаю ее имени, да и искать не хочу. Лучше отдам самому хозяину в понедельник.

А теперь – домой!

***

Мне повезло, успела на последний вагончик, катящийся от академии к ажурной ограде. Первые учебные дни в ВСА показались мне вечностью. И выйдя на порог в своей куртке и старой шапке, вдохнув вкусный студеный воздух, я с удивлением поняла, что за стенами по–прежнему поздняя осень.

Вагончик довез меня до заброшенного сквера, за которым темнели приземистые дома. Я пролетела знакомой с детства улицей и ворвалась в дверь, кoторую открывала тысячу раз.

– Тетя, дядя! Я дома! – закричала с порога.

– Тина! – ахнула тетушка, появляясь из кухоньки. - Девочка моя! Приехала! Истощала! Побледнела! Совсем-совсем плоха стала! Заморили девочку зңаниями!

– Маргарит, хватит причитать! – гулко отозвался дядя, выкатываясь в коридор на своем кресле. И тут же протянул руки, раскрывая объятия. Я бросилась в них, ощущая, как уходят все неприятности и печали. Так было всегда – здесь, за защитой этих стен и этих рук, любые беды казались мне незначительными и легкорешаемыми.

После дяди я обняла тетушку, стерла с пухлой щеки слезинки.

– Ну, зачем ты плачешь, я ведь дома! И ужасно проголодалась!

– Мы думали, что ты приедешь лишь утром, – засуетились родственники. – Суп будешь?

– Да! – завопила я.

Мне до дрожи хотелось горячего, соленого, перченого и чего угодно, что не булки и каша!

Тетя всплеснула руками и потащила меня к столу, суетясь и причитая. Заплясал желтый огонь под кастрюлькой, и уже через несколько минуту передо мной вoзникла огромная тарелка исходящего паром супа, а рядом легла краюшка ржаного хлеба, натертая солью. Тетя и дядя знали, что я детства обожала грызть именно хлебный край,и всегда оставляли мне это лакoмство. На миг вспомнился холодильный шкаф Вандерфилда, пачки дорогих сыров и окороков, южные фрукты, которым я даже не знала названия, и другие деликатесы.

Мотнула головой и с наслаждением сунула в рот первую ложку.

– Вкуснятина! – с восторгом промычала я.

– Оголодал ребенок, отощал! – снова запричитала тетя.

– Просто соскучилась по твоей похлебке, - успокоила я. Жаловаться родственникам точно не буду.

– Ты уже научилась заклинаниям? - с горящими глазами и шепотом протянула тетушка.

– Дай девочке поесть, - вмешался дядя, но я видела, что и ему интересно, как прошли мои дни в академии. Так что, прикончив тарелку супа и уже лениво поедая вторую, я начала рассказывать. Говорила о чудесных картинах-указателях, о солнечной Тензии и моих соседках – Шелли и Брин. А ещё о цветке, созданном Томасом и забавном занятии «погружении в пустоту». В общем, обо всем, что можно было рассказать родственникам, не опасаясь их расстрoить.

– А тот старшекурсник, к которому тебя определили в помощницы? - вспомнила тетушка. - Вы поладили? Он тебя не обижает?

– Что ты, все прекрасно! – бодро отозвалась я. - Да мы и не видимся почти, а работы там на пять минут, не переживай! Смахнуть пыль влажной тряпкой – и все!

Тетя снова что-то закудахтала, я же уткнулась в тарелку, пряча лицо. А когда подняла голову, наткнулась на внимательный взгляд дяди. У седых бровей залегла тревожная складка, натруженные руки с узлами вен крепче впились в ручки самокатного кресла. Последние несколько лет дядя почти не мог ходить, потому и смастерил себе такое сидение на колесах. Я послала ему улыбку, надеясь, что смогу обмануть дядину тревогу. В отличие от своей добродушной и наивной жены, Ρафус Аддерли хорошо знал этот мир и не обольщался насчет тех, кто живет за оградой. И, похоже, моему довольному лицу и бодрым россказням он не поверил.

Но промолчал. Лишь горько сжал мозолистыми руками грубые подлокотники кресла и голову опустил.