Михаил Казьмин - Дочь лесника

Когда номер тридцать седьмой (или, если угодно, 'Селли', кому как больше нравится) лег на обратный курс, я смог увидеть последствия всего, чему только что был свидетелем. Воронки от бомб довольно равномерно распределились по острову, среди них валялось что-то, что при известной фантазии можно было определить как конские и человеческие тела или, по крайней мере, их фрагменты. Да уж, мастерство не пропьешь...

Бли-и-и-ин... Больно-то как... Я попытался пошевелиться и тут же понял, что зря. Жуткая боль, охватившая, казалось, меня всего, заставила горько пожалеть об этой необдуманной попытке. Что ж, нет худа без добра - вернувшись в неподвижное состояние, я через некоторое время смог хотя бы определиться, где же у меня болит по-настоящему.

Рука. Правая, что особенно неприятно. Локоть и предплечье как будто горели. Черт, кажется, руку я сломал.

Нога. Левая. Точнее, левое колено. Ныло, как будто внутрь коленной чашечки запихнули что-то лишнее.

И до кучи - шея. Нет, не сломал, а то вряд ли сейчас был бы способен об этом думать. Скорее всего просто стукнулся, но уж больно, мать его, качественно.

Короче, ощущения - только врагам и желать. Тут же напал смех, но больная шея заставила уняться - нафиг-нафиг, потом поржу. С чего, спросите, было ржать? Ну как же, я, вроде, еще живой, а ощущения - как у четвертованного, ахха-ха, мать его... больно, черт! (1)

Кстати, а где я? И как сюда попал? И почему лежу на чем-то твердом? Я вообще-то сейчас на дирижабле лечу... Или должен лететь?

(1) Четвертование - это именно разруб человека на четыре части. В процессе представления последовательно отсекались правая рука (по локоть), левая нога (по колено) и голова. Так что черный юмор г-на Миллера в данной ситуации вполне уместен.

Ох же, черт... Вспомнил. Мы удачно долетели и отбомбились, а вот на обратном пути начались проблемы. Сначала забарахлил левый движок, и для осмотра и ремонта его пришлось остановить. Идти на одном моторе, а главное, на одном пропеллере, оказалось тем еще геморроем - корабль все время норовило занести влево, командир и рулевой компенсировали занос периодическим подворачиванием вправо, в итоге наш 'тридцать седьмой' постоянно рыскал в стороны, от чего скорость сильно снижалась. Похоже было, что засветло вернуться мы не сможем, но не зря же по степи расставляли маяки с масляными фонарями. Однако же надеялся я напрасно, быстро выяснилось, что остановка одного мотора - не единственная и уж точно не самая большая наша проблема на сегодня. Уже через полчаса мы попали под ледяной дождь - самый, пожалуй, гадкий вид осадков. Быстро обледеневший дирижабль резко потяжелел, командор-лейтенант Борлейс приказал слить всю воду, которую мы несли в качестве балласта, но помогло это не шибко - высота полета критично снизилась. А дальше проблемы пошли строем и с песнями...

Останавливается правый пропеллер - видимо, из-за обледенения что-то там произошло с трансмиссией. Правый мотор тоже пришлось остановить. Запускаем левый - но он снова идет вразнос, так что сразу же останавливаем и его. Штурман докладывает, что ветер несет нас в направлении Барийских гор, а в сочетании с падением высоты такой оборот смотрится реальной смертельной угрозой. Командир и рулевой прилагают титанические усилия, чтобы превратить наш дрейф в какое-то подобие управляемого полета, подправляя движение рулями, но много ли они так смогут?

Радист дробно стучит ключом, рассылая по эфиру призывы о помощи. Ого! Явственно слышу три точки, три тире и опять три точки - самый настоящий SOS! Не иначе, попаданцы прямо перенесли привычный сигнал на местную почву. И тут же становится не до умозаключений... Удар в правый борт, мерзкий хруст пробитой фанерной обшивки и ломающихся деревянных частей несущей фермы. Дирижабль резко качается, и, не успев даже вскрикнуть, в пробоину выпадает бомбардир.

Нас крутит и следующий удар приходится в левый борт - должно быть, ветер в горах завихряется и постоянно меняет направление. С громким треском отламывается хвостовая часть гондолы, вместе с обоими моторами и мотористами.

Командир приказывает всем встать по бортам и держаться за конструкции фермы, ничего больше нам не остается, если только молиться. Мы с Лоркой и командиром стоим на левом борту, штурман с радистом и рулевым - на правом.

Нас бьет о скалы еще и еще. Командира рядом с собой я уже не вижу. Лорка... Стоп! Лорка. Где Лорка?!

Кажется, про Лорку я сказал вслух, потому что мне на лоб сразу легла сухая теплая ладошка и самый приятный на свете голос произнес:

- Я здесь, Феотр.

- Мы... где?.. Ты... как?.. Со мной... что? - кое-как произнес я.

- Мы в пещере. Я тебя сюда затащила. Я ничего. А ты... - ее голосок дрогнул.

- А что я?

- У тебя рука сломана. Правая. Я тебе лубок сделала из чего нашла. И левая коленка распухла, я лед прикладывала, сейчас еще принесу.

- Подожди, - остановил я жену. - У меня шея болит еще. Не посмотришь?

Лорка осторожно, стараясь не делать резких движений, приподняла меня за плечи, посмотрела и даже бережно потрогала.

- Вроде ничего не видно, - с некоторым сомнением отметила она. Ну и ладно. Значит, просто стукнулся.

Дальнейшие расспросы внесли хоть какую-то ясность. Лорку после очередного удара выбросило наружу, она скатилась по склону к входу в эту пещеру, потом поднялась к остаткам нашего дирижабля. Вниз катиться ей было легко и не опасно - под тоненькой коркой льда снег лежал толстым слоем, так что Лорка только слегка поцарапала лицо льдышками, а вот подниматься вверх ей пришлось долго. Командира, рулевого и радиста она нашла уже мертвыми, штурмана не видела вообще. Отрезав кусок мягкой оболочки дирижабля, Лорка уложила меня на него и сначала как на санях спустила вниз, а потом волоком затащила сюда.

- Спасибо, милая. Ты меня спасла, - только и смог сказать я. Ну а что тут еще скажешь?

- Ну, ты же меня спасал, - улыбнулась Лорка. - теперь вот я. Еда у нас есть...

- Твоя сумка? - понимающе усмехнулся я.

- Она самая, - со смехом ответила супруга.

Да уж, не думал я, когда подтрунивал над Лоркой, прихватившей в дирижабль одну из своих седельных сумок, как раз с провизией, что нам это пригодится.

- Я еще взяла ранцы с пайком команды, - похвасталась Лорка. М-да, народная запасливость на грани хомячливости - это вам не за ухом почесать.

- Вот и хорошо, - похвалил я жену, - радист успел передать сигнал бедствия. Нас искать будут, и, если снег или дождь не пойдут, найдут по следам волочения. А пока ищут, поедим. Только дай я сначала устроюсь поудобнее...

Кое-как приподнявшись на левой (черт, неудобно-то как!) руке, занялся самолюбованием. Если, конечно, это можно было бы так назвать, учитывая, на что именно я, так сказать, любовался... Правую руку ниже локтя украшала конструкция из обломков фанеры и какой-то дощечки, стянутая кусками ткани, подозрительно похожей на оболочку дирижабля. Левая штанина разрезана, через разрез видно распухшее и покрасневшее колено. Шинель расстегнута, но мне не холодно. Да и не настолько темно, кстати. Странная пещера...