Дарья Снежная - Роли леди Рейвен. Том 2

Я перевела взгляд на охранника.

– Мне нужно отправить послание в департамент. Не спускай с него глаз.

– Да, миледи.

– Секретер там. – Граф любезно кивнул головой в угол, и меня снова остро кольнуло чувство неправильности, нереальности происходящего. Все не так. Все должно быть не так!

Почему он ведет себя так, будто даже рад, что я явилась его арестовывать? Почему?

Я торопливо нацарапала послание господину Трейту, запечатала его расплавленным над свечой сургучом и вышла из гостиной. Мальчишку-посыльного удалось поймать быстро, я сунула ему монету, пообещала, что если он домчит это послание до департамента как можно быстрее, то получит еще столько же, и некоторое время стояла на ступеньках, наблюдая, как о воодушевленно улепетывает. Возвращаться не хотелось.

До конца поверить не получалось. Как? Как такое возможно?

Впрочем, если я так и буду здесь стоять, пока не прибудут силы департамента, то я рискую получить ответы на это вопросы куда позднее. А то и не получить вовсе.

Я зябко потерла плечи и вернулась в дом под недоуменным взглядом дворецкого, озадаченного моим шастаньем туда-сюда.

В гостиной ничего не изменилось. В тишине громко тикали большие напольные часы, да шорох моих юбок звучал отчетливее обычного. Я села обратно на свое место напротив графа и отметила, что он уже не улыбается. Грайнем был сосредоточен и серьезен, но по-прежнему не высказывал ни малейших признаков гнева.

– Это правда… вы? – спросила я, и вопрос прозвучал совершенно беспомощно.

– Правда. Я, – спокойной кивнул граф, и у меня по спине пробежал холодок.

Я помолчала немного, собираясь с мыслями, и повторила свой первый вопрос:

– Кто и при каких обстоятельствах поставил вам печать?

Вообще-то Грайнем не обязан был отвечать. По протоколу допрос должен был проводиться в департаменте, в присутствии его адвоката, и сейчас он имел полное право молчать, как рыба, и прекрасно это знал. И, тем не менее, заговорил.

– Вы наверняка знаете, как мне достался титул? Двоюродный дедушка скончался, не оставив прямых потомков мужского пола. Мой дед, его младший брат помер годом раньше. А мой отец погиб, когда мне было три года. Наша семья никогда не рассчитывала на титул. Граф был крепок, при молодой жене и далеко не бездетен, просто с сыновьями не задалось, так это дело наживное. К тому же он относился к нам хорошо – поддерживал деньгами, когда отца не стало. А когда у меня открылось «окно» предложил оплатить обучение в лучшем форсийском университете. Он рассудил, что толковый целитель семье никогда не помешает, а в Ланланде насидеться я ещё успею, и мол надо мальчику мир повидать.

Грайнем не смотрел на меня. Он сидел, чуть сгорбившись, упершись локтями в колени и устремив взгляд на собственные закованные, сцепленные в замок руки. И я вдруг поняла, что он говорит не потому, что я задала вопрос. Он говорит, потому что хочет это рассказать.

– Я уехал из дома в тринадцать и больше не возвращался туда. В Форсии обучение поставлено ещё жестче, чем у нас. Нет каникул – только перерывы, короткие, не более недели, пусть и достаточно частые. Это для того, чтобы маги находились под контролем постоянно, и срыв не произошел, пока юное дарование лакомится вареньем у матушки под крылом. Мне нравилось. Учителя хвалили меня, говорили, что меня ждет большое будущее, особенно в области хирургии. Талант.

Грайнем хмыкнул. Я против воли тоже уставилась на его пальцы – длинные, с красивыми полукруглыми ногтями. Мне вспомнились по обыкновению теплые и суховатые прикосновения целителей и исходящая от этих прикосновений сила.

– А потом мне пришло письмо от матери, с требованием немедленно вернуться в Ланланд. Граф при смерти, требует меня. Меня отпустили, и я помчался. Идиот.

Я вздрогнула всем телом, когда комнату огласил удар часов, даже Стивенсон, кажется, дернулся схватиться за оружие. И долгих десять ударов мы мучительно ждали, пока они отзвенят, чтобы услышать, что было дальше.

– Графа я не застал. И войдя в этот особняк узнал, что уже являюсь его владельцем, наследником титула и состояния, потому что последним ребенком, рожденным у деда, была снова девочка. Мать с отчимом ликовали, с трудом натягивая на себя маски скорби на людях. Я? Я был ошарашен. Я не совсем понимал, зачем мне это. У меня была совсем другая жизнь и она меня полностью устраивала. Когда мать подошла ко мне с этим разговором в первый раз, я просто отмахнулся. Печать? Графу не пристало? Долг по отношению к родителям и обществу? Забота о состоянии? Мне показалось, что она бредит. Да, я понимал, что не смогу уже вернуться в Форсию, но печать? Зачем?

Да, сразу было видно, что Грайнем не был воспитан в соответствии с доставшимся ему титулом. Урожденный граф таким вопросом бы не задавался. Целительство – абсолютно неподходящее занятия для человека благородных кровей. Иметь дело с больными и немощными не в рамках благотворительных мероприятий, а постоянно? И кого бы он лечил? Люди его круга не пошли бы к нему, слишком неприлично демонстрировать равному свои болезни да увечья – сколько потом неловкости при встречах на светских мероприятиях. А чтобы граф врачевал тех, кто ниже? Фи, как сказали бы дамы.

Впрочем, точно так же они это говорили и про криминалистику.

– Во второй раз, я был категоричен – нет, я не собираюсь запечатываться, я хочу перевестись в Ланладский университет и, по крайней мере, закончить обучение, а там будет видно, – Грайнем помолчал немного, сжав губы так, что они превратились в тонкую полоску. – И тогда они меня опоили и запечатали против воли. В столице про меня толком никто ничего не знал, где я жил до этого, чем занимался, вот мать и надеялась оставить это тайной. Они с отчимом заплатили артефактору за то, чтобы он не вписывал мое имя в реестр. Как оказалось, обычная практика – много знатных клиентов не хотят светить «окно». Притащили меня бессознательного, наплели про то, что принял для храбрости и переборщил. Позднее раскрытие, мальчик напугался, запечатайте скорее и мы уйдем. И артефактор не стал ни задавать дополнительных вопросов, ни устраивать дополнительный осмотр «окна» – все равно он перед законом оставался чист. Кто докажет, что он ставил эту печать? Никто, в реестре-то пусто. В каком-то смысле он даже подстраховался: на недавнее раскрытие обычно ставят единицу, а он ляпнул двойку, на всякий. Только мне после всех лет обучения нужна была тройка. Впрочем, эти детали я выяснил уже позже.

Да. Позже. У жуликоватого артефактора на черном рынке, в отчаянной попытке найти решение проблемы. Вот вам и форсийский акцент. Не удивительно, что за больше чем десяток лет жизни заграницей он у него появился, и не удивительно, что выветрился – все же ланландский ему родной.