Игорь Бер - Осень ожиданий [СИ]

Как и предполагал Водолей, дневник он нашел среди пепла, что оставил после себя колдун в красном. Он нагнулся и подобрал его с пола. Отряхнув его от остатков пепла, он осторожно приоткрыл его примерно посередине. Вначале ему даже показалось, что это не его дневник, так как он не узнавал ни его переплет, ни подчерк на пожелтевших листах бумаги. Но, это было до тех пор, пока он не начал читать.

И все же ему не удалось прочесть больше одной страницы. Боль скрутила его, и он выронил дневник из дрожащих рук. Водолей забыл о побочном эффекте убийства Темного. Но в этот раз он пережил все стоя на одном колене, прижимая руки к животу — именно в нем больше всего отдавалась пульсирующая боль. И все же, эта боль была не настолько жгучей и невыносимой как предыдущие две. Либо он уже начал привыкать к ней, либо причина была в Пожирателе, который не являлся 'чистокровным' Темным.

Когда приступ окончательно его отпустила, он снова поднял дневник с пола, раскрыв его трясущимися непослушными пальцами. Настоящая боль уже прошла, но все равно ему казалось, что стоит ему сделать резкое движение, как она вернется. Но уже очень скоро все стало для него второстепенным и не важным, так как он полностью погрузился в чтение о своей прошлой жизни.

Водолей сидел на троне и перелистывал страницы, когда перед ним появилась Пиша. Ее лицо было мокрым от слез, а в руках она держала меч, найденный среди трупов поверженных врагов колдуна. Водолей опустил дневник на колени и приподнял голову.

— Ты убил его! — с рыданием простонала она, подняв меч и нацелив его острие на колдуна. С кончика меча упали две капли крови, разбившись о пол зала. — Зачем ты его убил?! Я его любила! Мы ждали ребенка! Ты разрушил всю мою жизнь!

— Он сам выбрал свою судьбу, — ответил ей Водолей, вставая с трона.

Спустившись вниз по ступеням, он оказался на расстоянии удара меча Пишы, но та так и не нанесла его. Вместо этого она зарыдала еще громче, затем ее ослабевшие руки выронили меч, она осела тяжело на пол и прикрыла ладонями лицо. Ее стоны и рыдания закружились над залом самой искренней и грустной музыкой, какая только может быть на свете.

Водолей оставил ее наедине со своим горем, покинув замок губернатора Диллема. От этого места он получил все, что ему было нужно.

Семьдесят четвертый день.

Чем доверительнее становились отношения между Эйрин и Джоном Гринфилдом, тем сильнее я отдалялся от своей жены. Ревность съедала меня изнутри. Я больше не мог этого терпеть. Выждав момент, когда нам никто не помешает, я вызвал Джона на разговор. Я хотел знать: что у него с моей женой? И хотя он меня заверил, что они просто друзья и только, я потребовал от него обещания, что он никогда не станет флиртовать с ней, ухаживать или — еще хуже — делить с ней постель. Джон, не раздумывая, пообещал все то, что я от него просил. Я сказал, что верю ему, хотя на самом деле ревность, сравнимая с паранойей, засела во мне еще глубже.

Как я не пытался бороться с самим собой, мне было не достаточно обещаний Джона, и я настоял на разговоре и с Эйрин. Вначале она как всегда пыталась отвертеться с помощью слов о своей занятости или же о плохом самочувствии, но все же моя настойчивость заставила ее сдаться. Я задал ей тот же вопрос, что и Джону. Она ответила то же самое, что и он мне, заявив, что ее с Гринфилдом связывает лишь дорога к Океану Надежд. 'Тогда, как можно трактовать видение в пламени огня?' спросил я ее, повысив голос, хотя в уме постоянно твердил себе держать себя в руках. 'Пророчество иногда врут', пожала она плечами. Я глядел в ее зеленые глаза и видел, что она в глубине души (или того, что заменяет душу всем носителям магии) просто смеялась надо мной, пусть даже ее губы во время нашей беседы были искривлены скорее в обратную от улыбки сторону.

Данная тема для разговора исчерпала себя и нечего нового не могла поведать, но мне совсем не хотелось отпускать ее от себя. Я не мог не попытаться и вновь не поговорить с ней о нашем сыне, о любви, что связывала нас и о том, чтобы бросить всю эту затею с желаниями о могуществе и силе и просто попросить у Океана Надежд, чтобы он вернул нас обратно домой. Я даже не успел закончить фразу, когда она одним лишь взмахом руки заставила меня замолчать.

Возможность разговаривать вернулась ко мне лишь закату дня.

Семьдесят девятый день.

Наши денежные сбережения постепенно начали подходить к концу, а потому мы начали усердно искать работу. Таковую мы нашли на зажиточной ферме. Нам предложили собрать урожай кукурузы, при этом обещали заплатить достойную сумму в серебряных монетах. Забегая наперед, хочу сказать, что фермер нас не обманул. Но не об этом я хочу поведать на страницах данного дневника.

После тяжелого трудового дня, Эйрин, помогавшая в это же время доить коров жене фермера, принесла нам в поле хлеба и кувшин с молоком. Именно я — ее муж — находился ближе всех от нее, и все же Эйрин прошла мимо меня и предложила кувшин с молоком в первую очередь Джону.

Возможно, со стороны причина моего негодования может показаться глупой и даже мальчишеской, и все же это меня задело не на шутку.

Порой мне кажется, что в день нашего путешествия, Эйрин сделала из моей груди мишень для невидимого, но острого кинжала и каждый ее поступок, обращенный непосредственно или же косвенно против меня, был сравним с очередным броском этого магического холодного оружия, который глубоко погружался в мою плоть, грозя нанести раны несовместимые с жизнью.

'Твое время прошло' засмеялся Гибсон, не упустив возможность поддеть меня, видя мои переживания. Проклятый выродок все никак не мог нарадоваться, видя меня в плохом расположении духа. И чтобы подкинуть дров в огонь он не редко заявлял мне, что Эйрин уже никогда не будет моей и что скорее она ублажит его, Гибсона, своим ртом, чем вновь поцелует меня.

Из-за таких выражений, звучащих из похабной глотки мерзавца, все всегда заканчивалась нашей потасовкой, которую неизменно разнимал мой единственный в этом мире друг Алекс. За последние три дня ему четырежды приходилось остужать мой пыл и ярость. Но даже, несмотря на его старания — действовать быстро и жестко — последняя стычка с Гибсоном принесла в мою и его внешность некоторые изменения. У меня появилось рассечение на брови и два синяка на скуле, у Гибсона — перелом носа и расшатанный зуб. Эйрин, с помощью зелья, быстро излечила травмы Гибсона. Она предложила 'лекарство' и мне, но я отказался от помощи. Мне в край надоело быть последним к кому она обращалась за помощью или же предлагала ее.

В тот день я даже на полном серьезе задумался о том, чтобы просто уйти, не говоря никому ничего. Но, очень быстро отказался от подобных рассуждений по двум причинам: во-первых, мы уже находились в Зрелом Мире, и я собственными силами уже никак не мог вернуться назад к своему сыну, а во-вторых, я боялся, что мое исчезновение расстроит лишь Алекса Криза.