Евгения Кретова - Посох Велеса

— Шо верно, то верно. Занята я шибко. Так что, не томи, говори, зачем пришла.

Ярослава набрала побольше воздуха в грудь и выпалила скороговоркой:

— Бабушка, ты давеча говорила, что прабабушка научила тебя как приметки делать. Так я прошу тебя и меня тому научить. Как там ходы тайные заповедные прокладывать в коридоре том.

Световой шар приобрел розоватый оттенок, предательски пискнув.

Могиня медленно подняла глаза на внучку, отодвинула книгу в сторону.

Ярослава вздрогнула — взгляд у бабушки стал тяжелым, пронизывающим насквозь. В голове, словно в раскрытой книге картинками пронеслись Ярушкины чаяния о славе и могуществе великой ведьмы, владеющей древними знаниями своей семьи, помноженными на опыт и силу крови.

— А пошто не научить? — медленно растягивая слова проговорила наконец, Могиня. Ярушка не поверила своим ушам, просияла. — Только верно ли поняла я тебя, дитятко: хочешь знания тайные получить?

Ярушка с готовностью кивнула.

— А знаешь ли, что за них плата полагается?

Ярослава снова кивнула, но медленнее.

— И готова ли ты цену дорогую отдать за знания эти?

Голос Могини с каждым вопросом звучал все тише, все более пугающе. Ярослава едва дышала.

— Готова, бабушка, — прошептала она, и сразу поняла, что не спросила — какую цену возьмет с нее бабушка. Сердце заколотилось сильнее в груди.

Могиня, не сводя пристального взгляда с внучки, между тем, стала по часовой стрелке рисовать круги на столе. Она водила морщинистым крючковатым пальцем по темной поверхности, постепенно увеличивая их размер. Когда она вела рукой в сторону Ярушки, окружность подсвечивалась голубым светом, когда удалялась от нее — красным.

— Для меня и для тебя станет общей чаша сия, соль и хлеб — одни на двоих, тревоги твои пусть услышу я их.

Ярослава не могла отвести глаз от этого искрящегося, разрастающегося между ними сине-красного вихря. Голова становилась все тяжелее, а руки будто приросли к столу.

Девочке стоило бросить на них один короткий взгляд, чтобы понять — она стареет. Быстро и неуклонно.

Сердце замерло и оборвалось, с грохотом упав в пятки. Она подняла темные от ужаса глаза и встретилась со спокойно-равнодушным, впитывающим ее эмоции взглядом Могини.

— Бабушка, — вырвалось у нее из груди.

— Ты почто не спросила, какую цену заплатила я за те знания? — глаза Могини становились все темнее, затягивая словно в омут, а голос звучал грозно, отчетливо чеканя каждое слово. — Почто согласилась на неведомое? По глупости, по недоумению разбросав себя?

— Бабушка, неужто такая цена? — шептала Ярушка, ощущая на своих плечах год за годом. А лицо Могини, наоборот, разглаживалось и молодело: седые волосы набирались цвета, становясь темно-русыми, морщинки расправлялись, на щеках загорался румянец.

— Каждая приметка — годочек, каждое словечко — минутка, каждый уголок — моя силушка.

— Бабушка, пощади, — взмолилась Ярушка под тяжестью лет, и смолкла, услышав свой голос — сухой, скрипящий, как ветки на ветру.

Могиня внезапно прекратила раскручивать вихрь, с силой хлопнув раскрытыми ладонями по столу. Сине-красная воронка между ними замерла на миг, медленно раскручиваясь против часовой стрелки, и тая.

— То-то же, — отрезала она, в одно мгновение вернув себе свои года, а Ярушке — молодость. — В другой раз думай, прежде чем просить. И запомни! Не проси ничего, покуда сами не подадут тебе!

Ярослава одернула руки со стола, и опрометью бросилась к выходу. Синий световой шар с треском мчался за ней и едва поспел проскользнуть в узкую щель, в которую промелькнули Ярушкины пятки.

А Могиня невозмутимо приблизила к себе свою книгу, вновь углубившись в чтение.

Серыми еще сумерками, как и велела Ирмина, Шкода, Афросий и Ключник, прибыли в деревню Федулки. Машина радостно урчала. Ключник постарался, хоть и малолетка, а укатил из папиного гаража новенький Лексус, темно-синий, с хромированными ручками, папину любимую тачку. Пока Ключник вез их по широкому безлюдному в ранний час шоссе, Шкода и Афросий разомлели от автомобильного тепла и тихо похрапывали.

По сибирским меркам, деревня Федулки — довольно большая, у нее даже центральная улица имеется, по которой когда-то давно, еще в советские годы, сыпанули асфальт. С тех пор он поистаскался, стерся, смылся весенними дождями, превратив эту самую центральную улицу с предсказуемым наименованием «Ленина» в непроездные дебри.

«Лексусу» повезло. Сейчас зима. И глубокие промоины засыпало снегом.

Когда-то добротные дома, выстроившиеся стройными рядами вдоль дороги, сейчас выглядели уныло и заспанно. Жители только затапливали печи, окуривая округу едким дымом.

— Бабкин дом где-то на окраине, сворачивай, — не открывая глаз скомандовал Шкода.

Антон-Ключник с сомнением глянул в сторону, но перечить не стал:

«Все ж видит, гад, — подумал про Шкоду. — Словно глаза у него на лбу. И голос такой мерзкий».

На улицу Ленина перпендикулярно выходило несколько улочек. И здесь картина менялась кардинально: чем дальше от центральной улицы, тем чаще попадались заброшенные, покосившиеся от времени избушки с выколотыми глазницами окон, и тем неприглядней выглядели дворы через дырявые, давно не крашеные заборы.

— Да-а-а, — протянул с заднего сидения, шумно зевая во весь рот, только что проснувшийся Афросий, — унылый пейзажик, ничё не скажешь. Брррр…

Ключник хмыкнул в ответ.

Шкода внимательно разглядывал дома в поисках нужного. Особых ориентиров не было. Но отчего-то он точно представлял, что это за дом, который обходят стороной даже кошки. Ключник притормаживал то у одного покосившегося дома, то у другого. Но Шкода снова и снова заставлял ехать дальше, нервничал и ругался.

В конце концов, Ключник смирился с ролью безвольного водителя, и стал методично объезжать все дома на околице, пока Шкода проговорил:

— Тормози! Вот он!!!

Перед ними стоял почерневший от старости дом, иссохший дом, с заколоченными ставнями, сквозь вырубленные сердечки которых на улицу выглядывала непроглядная тьма.

Несколько ступеней на крыльце провалились, дверь жалобно поскрипывала на ветру, пропуская внутрь безлюдного жилища ледяную стужу. Весь двор был завален каким-то мусором, выпиравшим даже из-под метрового слоя снега. Тропинки к дому не было.

Здесь давно никто не жил.

— Ну что за халабуда! — Афросий вылез из машины, морщась от одного вида безрадостного жилища.

Порыв ледяного ветра немилосердно распахнул полы его короткой дубленки, заставив его, ворча проклятия и чертыхаясь, снова забрался на заднее сидение, в теплое нутро автомобиля.

Шкода медлил.