Евгения Кретова - Посох Велеса

— Подъем, я сказал!

Афросий послушно приподнялся на локтях, но дальше двинуться не мог — легкие передавило словно железные обручи бочку.

«Сколько шагов? — стучало в висках. Последнее, что он помнит, это триста девяносто восемь шагов, — но это было раньше. Где?»

Он оглянулся. Стараясь двигаться точно по своим следам, чтобы снова не сбиться, он стал возвращаться назад, к тому месту, которое он помнил и было триста девяносто восьмым шагом.

Палка там валялась на земле, с почками. Он еще удивился — январь, а в лесу почки на деревьях созревают. И это был триста девяносто восьмой шаг.

Он прошел еще несколько шагов. За ним наблюдали Афросий и Ключник.

Афросий все еще тяжело дышал, иногда сплевывая куски грязи со слюной. Антон пытался очистить одежду. Он вырвал пучок сухой травы и вытирал им свитер и джинсы. Конечно, дорогая одежда была безнадежно испорчена, но, по крайней мере, стала суше и уже не липла к телу.

Афросий повернулся к нему. Внимательно на него посмотрев, протянул руку:

— Спасибо…

— Да ладно, в общем-то не зачем, — Антон закрыл глаза и подставил лицо слабым солнечным лучам.

— Не скажи, — Афросий был явно настроен пооткровенничать, — у нас многие ребята просто прошли бы мимо…

— «У вас» — это где? — говорить на эту тему не особо хотелось, но Илья так многозначительно молчал.

— Ну, в нашей партии…

— У вас что, и партия есть? — заинтересовался Антон.

— Конечно, — Афросий даже порозовел от удовольствия, — наша цель — возродить Рейх!

Антон невольно открыл глаза. Тусклые лучи пробивались сквозь черные ветки, воздух вонял болотом.

— Зачем?

— Как «зачем»?! — Афросий громко шмыгнул. — Пора кончать этот беспредел! Править должны лучшие!

Антон с издевкой глянул на него:

— Это ты, что ль?

— А хоть бы! — грязное лицо Ильи сияло. — Революция, война — это же такие бабки! Можно отжать у толстосумов их барыши, и тебе за это ничего не будет, прикинь! Потому как они — ничто, а ты — все! И заживешь нормально.

— А они как?

— Кто? — не понял Афросий и перестал улыбаться.

— Ну, толстосумы эти? Они, небось, против будут?

— А-а, — Афросий криво усмехнулся, — кто против — тех к ногтю, как гниду поганую! Или пусть пашут, рабы…

Ключник пожал плечами.

— И меня тоже? — Афросий замер. — Чего вылупился? Меня тоже — к ногтю?

— Тох, ты чего?

Антон резко встал:

— Я ведь тоже в некоторой степени толстосум, в машине которого ты, правда, хоть и идейный революционер, но дрых на заднем сидении. И сейчас я тебя из болота вытащил. А вот, прикинь, меня бы не было, уже кто-нибудь до тебя к ногтю, — он сделал характерный щелчок, и хрипло, шепотом добавил, — и утоп бы ты уже, сдох бы в вонючей жиже!

Афросий медленно встал, сплюнул под ноги:

— Если против пойдешь — к ногтю!

— Эй, парни! Вы там чего? — Это Шкода оглянулся, наконец. — Прекратите базарить! — скомандовал он им. — За мной!

И он так же сосредоточенно двинулся дальше. Шкода и Афросий тяжело двинулись за ним.

Афросий теперь старался идти след-в-след. Без утонувшей в болоте дубленки, ежился от холода, иногда подпрыгивая на месте, чтобы согреться.

Только чем дальше в лес они уходили, тем больше зима переставала походить на зиму: то тут, то там на ветках зеленели набухшие почки, а через несколько десятком метров на некоторых деревцах показались и первые нежно — смолистые и ароматные листики.

Воздух становился все более теплым, пахло влажной землей, почками, подгнившими ветками, которыми как ковром была устлана вся земля.

Через несколько минут вся троица вышла, вернее, вывалилась, на круглую, как блюдце, поляну, поросшую сухой травой и бурьяном.

Шкода прошел ровно в центр поляны и, задрав голову, посмотрел в голубое, по-весеннему яркое небо.

«Странно это все-таки. Как в сказке про двенадцать месяцев», — подумалось ему. Да и товарищи его примерно то же подмечали, да только помалкивали: Афросий все пыхтел, а Ключник вообще сегодня какой-то молчаливый.

Афросий, лишь только вышли на поляну, рухнул на землю, и, облокотившись спиной на одну из черных, будто обожженных, сосен, росших по ее краю, стянул с себя грязные, насквозь промокшие сапоги.

— Сдохнуть можно, — ворчал он, тяжело дыша.

Ключник подошел к Шкоде и тоже посмотрел на небо.

— Тебя ничего не удивляет? — вдруг спросил его тот.

Ключник хмыкнул. Удивляет ли? Да у него уже крыша едет от всего происходящего. Но вместо ответа спросил:

— А что?

— Весна посреди зимы, почки набухают, листья прорезываются. А птиц нет…

И, правда, Антон только сейчас заметил — вокруг ни одной птицы. Ни на поляне, ни около. И птичьего щебетания не слышно.

Да что там говорить. Последний раз какое-либо животное они встречали около тропинки.

Видимо, Шкода думал о том же:

— Старуха приказала считать шаги. Тысяча сто семьдесят шесть шагов от того дома, шестьсот шестьдесят от тропинки. Птиц я слышал, пока шли по тропинке к лесу, и еще шагов тридцать после… Белка попалась где-то там же. И все… Словно мертвый лес.

Он помолчал, вглядываясь в высокую синеву небес. К ним подошел Афросий.

— А здесь, послушай, — он прошептал. — Тишина…

Афросий не был мистически настроен, он замерз, проголодался, натер ноги, потерял новую дубленку, и теперь готов был убить на месте любого, кто будет мешать ему побыстрее расквитаться с мамашей и ее дурехой — дочкой, из-за которых он и попал во все эти неприятности.

— Ну и фиг с ними, с птицами! Мы на них, что ли любоваться пришли? Чего тормозим, парни?

— Ты послушай, тишина какая, — остановил его Ключник.

— Да начхать! — заорал Афросий. — Давайте еще цветочки пособираем, подснежники или как их там!!! Начхать я хотел на вашу лирику. Забираем у девчонки посох и по домам!.. Хотя вы можете и дальше наслаждаться красотами природы, — язвительно добавил он. — Куда там дальше, Иван?

Тот достал из внутреннего кармана зеркальце. Афросий хотел было запротестовать, но сник под тяжелым взглядом Шкоды.

Он положил зеркальце на левую ладонь.

— Значит так. Теперь мы должны одновременно посмотреть в это зеркальце.

— Да ё-ё-моё, — утробно выдохнул Афросий, начиная звереть. — А губную помаду ты взял?

Но Шкода не обратил на него внимания.

— Ты заткнешься сегодня или нет? — вместо него отозвался Антон. — Не хочешь, не смотри.

Антон прикрыл правой рукой поверхность зеркала, прошептал:

— Все трое пришли, трое и уйдем! Бабка так сказала. Так что, на счет «три», если никто здесь сдохнуть не хочет. Раз… два… ТРИ!!!

Все трое бросили короткий взгляд в центр ладони, на которой лежало зеркальце с неровными краями. На миг они увидели светло голубые, почти белесые, выцветшие, глаза, потом поверхность зеркала помутнела, словно туманом подернулась.