Евгения Кретова - Посох Велеса

— То есть здесь учеников мало? — удивилась Катя. — Я просто думала, что это большая школа, академия или вроде того.

— Ну, это не совсем школа, — улыбнулась Ярослава, — это… Ну как стольный город, только по умениям всяким, понимаешь?

Катя кивнула:

— У нас бы сказали «культурный центр».

Ярослава пожала острыми плечами:

— Наверно, можно и так. Тебе виднее.

И она подошла к одному из домов: квадратные оконца занавешены, дверь распахнула, а на низкой скамеечке, вытянув ноги на деревянную мостовую, сидит, подремывая, дородная женщина в красном платке и цветастом переднике.

— Здравия тебе, тетушка Марфа.

Женщина открыла глаза, широко белозубо улыбнулась:

— И тебе здоровья, Ярослава. Никак, на соревнования пришла?

— Да, пришла. Да вот, подружку с собой привела.

Женщина бросила короткий взгляд в сторону Кати.

— Здравствуйте…

Марфа хмыкнула:

— Ну и хорошо, заходите, устраивайтесь. Сейчас кормить вас буду тогда!

Ярослава поблагодарила и вошла внутрь, в полумрак и прохладу.

— А ты почему «ты» говоришь? Это же … невежливо как-то. 8 8 Местоимение «вы», хоть и стало употребляться в России в XIV веке, было мало распространено вплоть до XVIII века даже среди высшего общества и дворянства. Более активно данная форма стала употребляться лишь в XIX веке под воздействием немецкого языка (по статье В. В. Колесова «Ты и вы: происхождение и правильное употребление»).

— Так кто ж одному человеку выкает? Выкают или когда народу много или врагам. А тетушка Марфа — не враг мне. Она матрона наша, — и она махнула Кате рукой, — заходи. За одно и поглядишь, как оно мы здесь живем.

И Катя, затаив дыхание, нырнула в мягкое, вкусно пахнущее гречневой кашей и сливочным маслом нутро Общего дома для девочек.

Катя несколько минут подслеповато жмурилась, ждала, когда зрение, наконец, привыкнет к полумраку, и даст оглядеться.

Она оказалась в длинном почти прямоугольном помещении, чуть суженном у входа. Через узкие глазки вентиляции и продолговатые окна под потолком, перекрытым тяжелыми балками, проникало достаточно света, мягкого, рассеянного. На деревянном полу красовались красноватые прямоугольники света.

Справа от входа, на разномастных резных опорах, высился второй ярус, с установленными в нем кроватями. Под ним — рабочая зона. В центре — массивный стол с лавками по обе стороны. По левой стороне от входа — длинный ряд полок с посудой, кухонным и рабочим инвентарем, небольшими деревянными емкостями для круп, и совсем крохотными пузырьками — для специй.

На отдельной, крайней от входа, полке горкой лежали толстые восковые свечи (видимо, далеко не все здесь умеют делать светозары), высилась стопка бересты, тонко раскатанные глиняные пластинки, веером торчали остро заточенные палочки для письма, и, как великая реликвия, небольшой кованный сундук с навесным замком. Катя, как дочь искусствоведа, сообразила: в нем одна из самых больших ценностей тех лет, бумага.

По той же стороне, в дальнем углу, слева, темнели низкие, Кате по колено, печи, рядом с которыми удобно примостились здоровые емкости.

— А там — что? — спросила у уплетавшей черешню Ярушки.

— Печь.

— Нет, рядом?

— Колодец…

— У вас что, в каждом доме колодец?

Ярушка кивнула и отправила в рот очередную горсть красной ягоды:

— А что?

— Здорово у вас…

Та самодовольно хмыкнула:

— А то! Аркаим! — она стянула с плеч мешок и направилась в сторону приставной лестницы: — Пойдем тогда устраиваться!

Ловко забравшись на второй этаж, Ярушка бойко побежала вдоль рядов с кроватями.

— Идешь ли? — ее макушка выглянула из-за резной пилястрины.

Катя поправила мешок, и осторожно вскарабкалась по приставной лестнице.

— Яруш, а чего у вас все подставки резные, да разные, ни одна на другую не похожа?

Из противоположного конца галереи послышался Ярушкин смех:

— Да это мальчишки. Они мастерят поделки всякие по заданию мастеров, а что дереву просто так пропадать? Вот, делают всякие нм украшения: шкатулки, бусики, инструмент кой-какой кузнецы делают. Что корявенькое, что очень даже ничего. Потом тебе покажу… Ты проходи сюда! Тут места свободные есть, здесь и устроимся!

Катя направилась на голос, мимо ровных рядов простых деревянных кроватей, покрытых яркими лоскутными одеялами и отгороженных друг от друга легкими перегородками.

Ярослава ждала ее в самом конце, уже распаковывая свой мешок, и укладывая нехитрые вещи частью в сундук у изголовья, частью — на небольшую полку:

— Вовремя мы с тобой появились! А то бы пришлось в другом месте устраиваться, а тут оно как-то сподручнее…

Катя устало опустилась на свободную кровать:

— Что, все на соревнования приехали?

— Ну, да! Такое событие….

— А что пусто тогда?

— Так, небось, шатер пошли смотреть. Или на ярмарке. Такое событие, — по-стариковски повторила она.

— Так что за игра эта «Шорохи»? Расскажешь?

Ярушка плюхнулась рядом с Катей:

— Расскажу. Но позже! А сейчас надо тебя покормить и…

— … спать уложить?

Ярушка широко улыбнулась:

— Не-е-е, и Стару показать! Ты ж еще не забыла, ради чего сюда спешила? Или тебе так у нас нравится, что ты теперь и домой не собираешься?

— Конечно, помню! Такое разве забудешь?

— А что именно «такое»? — за их спинами появилась Енисея, прямая словно жердь, сумрачная.

Катя покраснела, у Ярославы глаза загорелись:

— Подслушивала?!

— Да вас слыхать на пол — Аркаима! — Енисея пожала плечами, бросила сумку на оставшуюся свободную кровать, следующую от Ярушки, колчан со стрелами и лук спрятала под подушку. — Так что у тебя за дело здесь, Катя? И что за упыри за тобой гоняются по лесам? А?

И она уселась напротив, чуть наклонив голову к плечу, уставилась на Катю. Та искоса взглянула на Ярославу.

— А наша Ярослава, видать, в курсе, да покрывает тебя, — догадалась Енисея.

— Ничего она не покрывает. И с чего это я должна тебе доверять?!

Брови у воительницы взлетели вверх. Потерев мочку уха, она пробормотала:

— А, действительно, чего это? Мне-то до вас и дела нет. Одну из Александрии вытащила, вторую с того света вынула на горе… Доверять мне, действительно, не надобно, — она встала, поправила пояс с ножнами. — Только помните о том, что сейчас сказывали, когда на вас опять какая дрянь нападет.

— Енисея, подожди! — уши у Кати полыхали. — Ты все не так поняла. Ты не поверишь, если я расскажу все, как есть. А врать я не хочу. И не умею.

— А ты попробуй.

— Врать?

— Нет, рассказать.

Катя неловко засуетилась, устраиваясь. Енисея с любопытством смотрела на нее в упор. Наконец та замерла, подняла пепельно — серые глаза с яркими голубыми прожилками.