Беттина Белитц - Поцелуй шипов

Я, снова и снова я, под душем, руки в моих мокрых волосах, глаза закрыты. Я, сижу на карточках, возле душевого поддона, рядом с моей змеёй (у них не было права снимать её, её и меня, в такой личной ситуации). Я, как я вечером брожу туда-сюда по улице и разговариваю с детьми и жителями домов. Я, в разговоре с продавцом фруктов (Тильманн видимо снимал нас, выглядывая из кустов, качающиеся ветки перегораживали картину). Я, на маленьком балконе, упираюсь ногами в перила и летучие мыши на моём затылке и руках. Я, по дороге к Анжело.

Тильманн следил за мной!

Я хотела сбросить проектор на пол, но теперь он показывал Анжело и меня, погружённых в разговор. Небо, он был совершенным, даже здесь, в мёртвой материи фильма. Мы оба спокойно сидим рядом, исключительная пара. Потом смена кадра на пляж, где я выхожу из воды, а она стекает с меня каплями, эмоциональная запись, да, но нет никакой причины так долго направлять на меня камеру. Ещё более длинной была следующая запись, моя голова в море, несколько минут, на это ведь никто не захочет смотреть. Слышно ничего не было, кроме шума моря и рёва цикад. Они заглушали всё остальное, лучший саундтрек, который можно сочинить для такого фильма. Но что это? Нет. Нет, он не сделал этого, просто невозможно! Он находился слишком близко, когда я, как уже часто, свернувшись калачиком, лежала голая рядом со змеёй в душевом поддоне, так мирно и знакомо. Это уже слишком.

Я встала, сняла камеру со штатива и бросила в стену. Замигав, изображение погасло.

— Как ты смеешь? — заорала я на Тильманна. — Знаешь кто ты? Сталкер! Ты преследуешь меня по пятам, снимаешь, и вы ещё показываете мне всё это? Знаете, да вы сумасшедшие! Ты предал меня, то, что ты сделал — это предательство! Подкарауливаешь меня в кустах, ты несчастный вуайерист!

— Эли, пожалуйста, говори по-немецки, — вмешалась Джианна. — Пожалуйста. Тильманн сделал это, чтобы показать тебе, какая ты.

— Какая я! Вам не нужно показывать мне, какая я, я и так знаю, какая я — что в этом не так? Вы вообще имеете представление, как это нагло и бесстыдно, снимать кого-то без разрешения? Ты ещё дрочил себе при этом?

— Эли, ты не будешь с ним так разговаривать и с нами тоже! — набросился на меня Пауль. — Вот это, на записи, это не ты, разве ты не видишь? Это не та Эли, которую мы знаем и любим!

Но это была Эли, которая нравилась мне. Мне нравилась эта Эли, я чувствовала себя прекрасно. Ни у кого не было права осуждать или даже порицать меня. Тильманн предал меня. Из-за какой-то мелочи. Только потому, что другие считали, что я должна быть другой и вести себя по-другому, как раньше, когда я была абсолютно несчастной. Но даже тогда моё поведение не подходило им. Да они сами не знают, чего хотят. Я сверкала на них глазами, пока они не отшатнулись.

— Нам не удастся сделать это. Это не работает, — нервно воскликнула Джианна. — Тильманн, ты сможешь поехать на Луисе? Как думаешь у тебя получится?

Тильманн кивнул. Мои взгляды переходили от одного к другому. Она это всерьёз? Тильманн должен сесть на жеребца? Да он сломает себе шею.

— Тогда езжай в лес и поищи Колина, Луис найдёт его. Пожалуйста поторопись, ты должен привести Колина, без него нам не удастся сделать это…

В моих венах внезапно забурлил гнев, кипящий и горячий, так что я бросилась вперёд и со всей силы ударила Тильманна в лицо. Его голова жёстко отлетела в сторону и ударилась о стену, но он лишь коротко моргнул и не стал сопротивляться. Видимо ему было важнее организовать свой следующий трип, который он финансировал моими деньгами. В будущем мне нужно будет их прятать.

Прежде чем Пауль смог меня схватить, я поспешила к окну, открыла его и выпрыгнула наружу, побежала вниз, к пляжу; в море я была на шаг впереди, никто не может плавать так быстро и долго, как я. Я бросилась в прибой, пересекла залив, то плывя кролем, то ныряя, и позволила волнам вынести меня далеко от Пиано делл Эрба на сушу. Когда я добралась до берега, было уже почти темно, но перед закрытыми глазами всё ещё вспыхивали яркие вспышки. Я не могла постичь того, что только что случилось. Почему это случилось. Какой в этом смысл. Им нельзя было так делать. Это не дружба — удерживать кого-то и фотографировать, не спрашивая разрешения. Нет, такого делать нельзя. Я должна уничтожить этот фильм, бросить камеру в стену недостаточно. Мне нужно было взять её с собой. Запись с Анжело я возможно смогу вырезать и спасти, всё остальное должно исчезнуть.

Мои ноги волочились по каменному дну. Неохотно я тянула их за собой. Я ещё не хотела выходит на сушу. Но следующая волна выбросила меня на берег, с вечной беспощадностью моря. Я осталась лежать, не двигаясь, на мокром песке, как обломки корабля. У меня даже не было желания дышать.

— Это удивительно. Одно мгновение я был не уверен в том, есть ли у тебя возможно хвост русалки…

— У меня его нет, — ответила я раздражённо и открыла причиняющие боль глаза. Это был тот момент, когда сумерки побеждают, и мир теряет все цвета. Всё серое; мёртвый, пустой, серый цвет. Но вскоре ночь начнёт свою жизнь. Я встретила взгляд Анжело, который даже сейчас вспыхнул слабым бирюзовым цветом, проползла к нему и села, как он, перед одинокой, лежащей верх дном, рыбачьей лодкой, так что мы оба могли смотреть на чёрную, блестящую воду. Песок под нами был прохладнее, чем обычно.

— Что случилось?

Я удручённо покачала головой.

— Я точно не знаю. Думаю, они хотели меня воспитать. Они… они… ах, они больше не на моей стороне, постоянно придираются, ничто во мне их не устраивает! И им безразлично, что я чувствую себя хорошо, так, как есть! — вырвалось у меня. — Всегда люди вокруг критиковали, что я слишком чувствительная, быстро начинаю плакать, слишком трусливая и слишком много размышляю. Я должна расслабиться, говорили они, он так говорил, это была его любимая фраза, расслабься и не заморачивайся. Теперь я так делаю, и никому не нравится! Никого из них не интересует, как я себя при этом чувствую! Мне первый раз в жизни по-настоящему хорошо, я нравлюсь себе и мне нравиться моё тело. Я могу расслабиться, мне не нужно, не прекращая, размышлять и боятся. И вместо того, чтобы, как я, радоваться, они хотят это уничтожить… Я взяла мои мокрые волосы и выжила их сильным движением рук. Сразу же пряди начали завиваться и скручиваться. — Почему они не могут позволить мне? Почему каждый придирается? Я ведь такая, как они всегда требовали от меня…

— Ты действительно хочешь знать, почему? — спросил Анжело. Наши руки лежали рядом, лишь в нескольких миллиметрах друг от друга. Боже, как мне хотелось взять его руку в свою…

— Да — а ты знаешь?

— Думаю, да. У меня было много времени понаблюдать за людьми, и я вижу такое не в первый раз. Они очень сильно завидуют. Возможно это последствие эволюционного инстинкта выживания, возможно поэтому они не желают другим добра. Когда у одного слишком много, а у них самих мало, это становится угрозой. Это простая, грустная тайна, стоящая за поведением других: зависть.