Беттина Белитц - Расколовшаяся Луна

— Да. Я ему верю. Через регулярные промежутки времени он давал мне знать, что с ним всё в порядке. Но теперь… — Он посмотрел на меня вопрошающе.

— Он пропал без вести, — закончила я хрипло его мысль. — С Нового года. Значит, вы не знаете, где он может быть?

Доктор Занд покачал головой.

— Нет, мне очень жаль, Елизавета. Я не знаю. Всё, что я знал, что у него есть дочь, которая тоже во всё посвящена. Которая… да, которая даже связалась с одним из них. Вы храбрая, Елизавета. Если не сказать, совершенно легкомысленная. — Улыбка промелькнула на его губах, и в этот раз у меня не появилось чувства, что она натренирована.

— Это, наверное, зависит от того, с какой стороны посмотреть, — ответила я вызывающе. — Хорошо, вы хотите знать, кто это сумасшедшая, которая влюбилась в Мара. Вуаля, вот я и здесь. Но почему вы просто не позвонили мне? Зачем трюк с предложением работы уборщицы? И для чего это посещение пациентов? Я не ваш экспериментальный кролик.

Его улыбка стала ещё шире.

— Я хотел проверить ваш инстинкт. Очевидно, он работает превосходно.

— Вы бы могли просто позвонить мне.

— Я не хотел в телефонном разговоре употреблять слово Мар или похищение снов, — ответил господин Занд безучастно. — Береженного…

— … Бог бережёт. Я знаю. Это одна из моих любимых поговорок. — Я хрипло выдохнула. — Но что, по-вашему мнению, заставило меня прийти сюда, вместо того, чтобы позвонить или написать сообщение на электронную почту? Я ведь не ясновидящая. Это было глупой случайностью, потому что мне как раз больше не чем было заняться, — сказала я, и почувствовала всем телом, что я соврала.

— Вы сомневаетесь в силе интуиции, барышня Штурм?

— Я не предрасположена к эзотеризму, — ответила я холодно. Доктор Занд звонко рассмеялся, но тут же снова успокоился.

— Посмотрите ещё раз на письмо. Не читая его. Рассмотрите картину в целом.

Вздохнув, я развернула его.

— И что общего это имеет с моей интуицией?

— Интуиция не подчиняется эзотерики. Она слушается логики. Она руководствуется приметами. Это я говорю в буквальном смысле. Приметы…

Я не стала фокусировать свои глаза, как тогда, когда я стояла с Колином рядом с Луисом. О. Теперь я это тоже увидела — и внезапно поняла, что имел в виду доктор Занд. Это были первые буквы первых трёх предложений, каждое из которых было помещено на значительном расстоянии друг под другом. Л, E, O. Лео. Мой отец.

Несмотря на внезапно нахлынувшие на меня чувства, я засунула письмо небрежно в карман брюк и скрестила руки на груди. Мне всё ещё не нравилось, что со мной проводились эксперименты. И это не менял даже тот факт, что мне нравился доктор Занд.

— И что вы теперь от меня хотите? — спросила я резко.

— На данный момент ничего, — ответил он весело и слишком непринуждённо. Я ему не поверила. — Просто вы должны знать, что у вас есть с кем поговорить, кто существование демонов Мара, по крайней мере, считает возможным. Не считая этого, мне нужен в будущем приёмник. С удовольствием я возьму и женщину. Я уже не так молод, знаете.

— Ах, — сказала я сухо и посмотрела на его лысину. — Значит, вот откуда дует ветер.

Он весело усмехнулся. Могла ли я действительно доверять ему? Теперь я должна была узнать некоторые вещи. Всё это могло быть и ловушкой. Он мне нравился — это точно. И вообще-то он казался мне достойным доверия. Но какова была его мотивация?

— Почему вы собственно верите моему отцу? Вы ведь учёный, — спросила я твёрдым голосом. — Они верят только в то, что видят.

В тот же момент его улыбка погасла.

— Справедливый вопрос, барышня Штурм.

— Тогда ответьте на этот вопрос. Я последовала за вами в ваш замок призраков людей без сна, а теперь я хочу получить ответы. Почему, во имя Бога, я должна вам доверять? Что вы имеете общего с Демонами Мара?

Когда я сказала слова «Демоны Мара», его выражение лица стало изнурённым, и он посмотрел на меня так горько, что у меня появилось искушение утешить его, положив руку ему на плечо.

— Хорошо, барышня Штурм. Тогда я расскажу вам это, — начал он тихо. Внезапно его тело стало выглядеть старым и изношенным. — У меня была дочь в вашем возрасте, весёлая живая девочка, полная сумасшедших идей и планов и наделенная красочным воображением.

— Красочное воображение у меня есть тоже, но весёлой и живой я никогда не была, — прервала я его мягко. Меня подгоняло желание вернуть снова улыбку на его серое выражение лица, и мне это почти удалось. После небольшой паузы он продолжил.

— В определённый момент она изменилась… Стала меньше смеяться, больше не писала рассказов, почти не выходила из дома, пряталась, перестала заниматься спортом. И в одно прекрасное утро она лежала со сломанной шеей на тротуаре. Я был в клинике в эту ночь, но моя тогдашняя жена обнаружила её, как она стояла на козырьке крыши, в тонкой ночной сорочке, посреди зимы, голова запрокинута назад, руки вытянуты в стороны. Моя жена сделала ошибку и заговорила с ней… Она упала и тут же умерла. По крайней мере, ей не пришлось страдать. По меньшей мере, в агонии.

— Она была лунатиком, — прошептала я поражённо. Он склонился вперёд и снова взял мои руки в свои.

— Нет. До этого она ни разу не бродила во сне, Елизавета. Что-то заманило её. И она также не хотела убивать себя, как утверждают некоторые. Почему люди встают во сне и занимаются невозможными вещами? Почему?

Он отпустил меня, схватился обеими руками за край стола и так сильно сдавил его, что костяшки пальцев побелели. Медленно он наклонялся ко мне, чтобы твёрдо на меня посмотреть. Я не могла произнести ни звука. Мы всё равно думали об одном и том же. Это было Мар. Это было то, что мы подозревали. Кроме того, у меня было такое впечатление, что доктор Занд нуждался в разговоре, чтобы побороть свою боль, которая в этот момент снова вернулась к нему. Так что я позволила ему говорить — быстро и нетерпеливо, как будто он был в бегах.

— Возьмем, к примеру, Марко. Причина его душевной травмы понятна. В этом нет никаких сомнений. Это были люди. Но представьте себе, мы могли бы убедить Мара освободить его от его травмы. Он смог бы вести более-менее нормальную жизнь, может быть, даже основать семью! Это то, что намеревался сделать ваш отец, не так ли?

— Намеревается, — поправила я его.

— Это только трое моих пациентов. Могу я вам кое-что сказать, Елизавета? Наука не имеет ни малейшего представления о сне и сновидениях. Мы находимся в темноте, в прямом смысле этих слов. И я верю, как и ваш отец, что Мары могут помочь нам, но так же, что они являются самым большим бедствием, которое Бог когда-либо посылал нам.

Что же, существовали ещё чума, и СПИД и цунами и землетрясения и Эд Харди, и Modern Talking, но я не хотела сейчас противоречить ему, хотя он снова успокоился, а его глаза начали опять блестеть.